Но обошлось.
Нравоучительное избиение происходило на глазах у всех молодых спартанцев, собравшихся в центре лагеря, где были установлены каменные скамьи специально на случай исполнения таких наказаний. Ни Тараса, ни Эгора, ни других проштрафившихся, которые, впрочем, ни словом не обмолвились, что винят его во всем, никто к месту пыток не привязывал. Вставай и беги, если больно, или проси пощады.
Однако по всему было видно, что выдержать порку для молодого спартанца было чем-то вроде соревнования: кто дольше продержится. И Эгор с Архелоном даже подшучивали друг над другом, направляясь к каменным скамьям, вокруг которых земля была какой-то подозрительно бурой. Даже Плидистрат с Книдом, оба еще не залечившие раны, не посмели возразить педоному и приняли наказание с улыбкой на лице. Бывший «тайфуновец», на себе испытавший немало тягот и лишений по службе еще в прошлой жизни, все равно еще никак не мог принять до конца здешние привычки. Впрочем, его никто и не упрашивал. Ему только приказывали. И теперь Тарасу предстояло испытать на собственной шкуре воспитательный метод Лакедемона.
Когда все пятеро улеглись животом на нагретые солнцем скамьи, которых здесь имелось в достатке, надзиратели, не откладывая, принялись за исполнение наказания, которое было долгим.
Пороли их ивовыми прутьями, смоченными в каком-то едком рассоле и обжигавшими, словно раскаленное железо. Когда все было готово, послышалась команда Элоя. В воздухе раздался свист сразу нескольких прутьев, которые опустились на голые спины учеников. Тарас сжался от неминуемого заряда боли. Но после нескольких первых ударов, заставивших его вздрагивать всем телом, но показавшихся вполне терпимыми, решил, что наказание не такое уж страшное. И может быть, существует только для вида. Однако вскоре оказалось, что до сих пор надзиратели-учителя всего лишь разминались, работая не в полную силу, а теперь стали вкладывать душу в каждый удар.
Когда он пролежал под их методичными взмахами первые двадцать минут, а тело его покрылось волдырями и ссадинами, спецназовцу впервые захотелось вскочить со скамьи, пока еще оставались силы, и набить морду этим садистам. Он мог бы один разбросать их в разные стороны, руки-то были свободны. Но продолжал терпеть. Боль накатывалась волнами, тело горело огнем. Однако только так здесь становились гражданами.
То и дело он стал впадать в забытье и даже не заметил, как разошлись зрители, отправленные окриком надзирателей на какие-то работы. Пропустил время обеда, когда его собраться по несчастью, более молчаливые, чем Гисандр, были отпущены. Находясь в полубреду, Тарас уже не видел, как они покинули место экзекуции. А потом все же не выдержал и потерял сознание. Когда его окатили водой, боец, очнувшись, решил, что пытка окончена. Но он ошибся. Его лишь привели в чувство и пороли еще несколько часов. И лишь затем оставили в покое. Но он и этого не заметил, поскольку снова был без сознания. Надзиратели, убедившись в том, что он еще не умер, разошлись с чувством выполненного долга, предоставив Тараса самому себе. А он очнулся лишь ночью и, бешено озираясь по сторонам, добрался до своего тростникового ложа, рухнув на него без сил.
На следующее утро вновь явились надзиратели и, осмотрев раны и пылавшее жаром лицо Тараса, разрешили ему отлежаться пару дней, чем он и занимался, поверив в чудо, когда осознал себя еще среди живых. Надзиратели, в числе которых был сам Элой, даже спрашивали его, осознал ли он свои ошибки. Тарас кивал и улыбался, оглядывая их мутным взором и считая духами, пришедшими с того света.
Но закаленный службой организм все же оклемался. И как только это случилось, ему было поручено в полном соответствии с приказом Менандра, рвать руками жесткие стебли тростника, чтобы обеспечить материалом все три агелы, устроившие себе лежбища неподалеку от берега Эврота, где, собственно, и рос сам тростник.
Домов как таковых в лагере не было, если не считать несколько хибар из того же тростника, выстроенных для надзирателей. Все молодые спартанцы спали под открытым небом. А если вдруг выдавались холодные ночи, что случалось крайне редко, – подкладывали себе в тростниковые кровати листья ликофона, странного растения, похожего с виду на крапиву, которое жалило их голые тела и немного согревало. Тарас тоже однажды попробовал спать на нем, но удовольствия не получил и предпочитал согреваться только своим теплом или накидкой.
Ели они, когда это случалось, за общими столами грубой работы, стоявшими в жидкой тени нескольких деревьев. Ели по команде, почти как в армии. Впрочем, Тарас, оказавшись в лагере, смог поесть там только два раза, а потом угодил под незаслуженное наказание. И вот уже несколько дней обходил эти столы стороной, питаясь только водой из Эврота. Пробовал грызть и сосать тростник, но тот оказался мерзким на вкус. Однако голод терзал его уже так сильно, что когда во время работы ему посчастливилось обнаружить на дне реки несколько устриц, он, не раздумывая, разбил их о камень и съел, проглотив сырыми их скользкие холодные тельца. Да и то озирался по сторонам, не видит ли кто и не настучит ли надзирателям, которые за это снова посадят его на голодный паек. К счастью, обошлось.
Один раз его отправили вместе с половиной агелы в большую крепость Амиклы, неподалеку от которой располагался другой лагерь эфебов, забрать из арсенала очередную порцию приготовленного для них тренировочного оружия, – щиты, копья и ножи. Туда они бежали налегке, а обратно – нагруженные сверх меры. Каждый тащил по десятку копий или по несколько щитов и должен был еще при этом быстро передвигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112