Проследив за его взглядом, я определил, что он уставился на то место, где пролетел выкинутый окурок; не место, где он упал и выпустил тонкий дымок из травы, а саму траекторию, что ли. У меня сразу всплыл из памяти авангардистский плакат - "Не бросайте в лесу непогашенные окурки и спички!", прибитый к сосне неподалеку от Каслей...Ругаться будет, или че... - тревожно подумал я, -...Сходить затоптать, что ли... - но остался на месте.
Энгельс показал мне травку - не знаю как она называется, никогда не обращал на нее внимания. Даже скорее не травку, а маленький кустик. Не брусника, не черника, не типа ландыша, не подорожник... Ботаник я не великий, и к травкам в лесу сроду не присматривался.
- Возьми за два самых нижних листа. Крепко, но чтоб не оторвать.
Выполнив команду, я ухватил холодные, немного словно мясистые листья и покосился на Энгелься - типа, и дальше че?
- Ноги затекают?
- Да.
- Когда совсем затекут, скажи.
- Да уже практически.
- Нет. Когда чувствовать их перестанешь.
- Совсем?
- Да.
Дождавшись полного одеревенения несчастных ног, я сипло прошипел:
- Вс-се-е-е... - дыхалка тоже сменила режим, сжатая согнутым в дугу телом, и на разговоры ее уже не хватало.
- Теперь подыми носки. Останься на пятках, но смотри не оторви листья.
Я хотел было возбухнуть - как же, мол, я тебе носки подыму - ноги ж затекли?!
Причем, ты сам предложил ждать, пока затекут. Но воздуха для препирательств не было, и я попытался сделать то, что он приказал. Без желания непременно достигнуть цели, чисто для отмазки. Удивительно, но все получилось. Весь мой опыт эксплуатации собственного организма кричал "нет!бесполезно!", однако все же получилось. Ощущения при этом назвать странными - ничего не сказать. Пропала натужность и все неприятные ощущения, задышалось легко и свободно, разве только немного замедлилось дыхание. Я сразу же ощутил, что за целостность листиков можно больше не опасаться, и спокойно перенес на них вес своего тела, причем я перестал ощущать их как маленькие, мокрые и холодные, они казались мне едва ли не с ладонь, а температуры и рельефа поверхности просто не стало - словно держишься за два куска пустоты. Мы с травкой стали не то что целым, но какой-то высовывающейся из земли петлей, словно мы являемся трубочками, вставленными в разрыв капилляра огромной системы кровообращения, по которой ходит кровь Земли.
Трудно, да и бессмысленно описывать возникающие при этом ощущения, однако надо попытаться, раз уж взялся.
У меня вдруг стало много забот, непонятных, но зовущих немедленно приняться за дело, и я подавил несколько порывов растечься по той сети трубочек, частью которых стал вместе с травкой. Травка, кстати, ощущалась куда более крупной, нежели та, за которую я когда-то давным-давно ухватился. Слово "ухватился" стало чуждым и непонятным, как это - "хвататься", че это еще такое?
- Посмотри на окурок.
Голос Энгельса раздался у самого уха, но казался остывшим и прошлогодним, словно пролетел с другого края земли. Я с жадным интересом принялся размышлять над смыслом каждого слова, их взаимных сочетаний, над фразой в целом. Мне открылась бесконечная, ошеломляющая красота этих слов, и не только слов - сама возможность присваивать смысл разным, в том числе и звуковым сигналам, показалась мне самым чудесным открытием - ведь смысл можно теперь передавать, как-то оперировать им, а он в это время тихо лежит в скорлупе своего звукового контейнера - представляете?! А если присвоить какой-нибудь звук каждому смыслу, а? Это ж тогда...
Энгельс повторил:
- Посмотри на окурок, говорю. Эй, эй! Так смотри, не поворачивайся!
Я автоматически приоткрыл рот, высовывая кончик языка, поймал "взглядом" лежащий на плитах пола окурок, немного подергивающийся от сквозняка. Видимо, сквозняк был слабый, и покатить окурок у него никак не получалось. Однако, все это ерунда - куда больше меня захватила идея возможности передавать кому-нибудь то, что ты чувствуешь и знаешь с помощью звуков и вообще любых других сигналов.
- Погаси его.
Надеясь побыстрее избавиться от назойливой помехи размышлениям, я погнал ветерок посильнее, но он летел посреди коридора, и никак не хотел прижаться к полу, чтобы подцепить этот дурацкий окурок и унести его прочь. Раздражаясь, я гнал ветерок все сильнее и сильнее, уже не обращая внимания на то, как ему плохо, обращаясь с ним как с палкой, как с неживым косным предметом. Воздух в коридоре уплотнился и стал молочно-белесым, я с ненавистью завис прямо над окурком, наблюдая, как проносящаяся в какой-то ладони над ним буря только слегка покачивает его, унося по полу срываемые искры. Я удивился, почему он нисколько не стлел, пока я тут думал о звуках - по ощущениям, времени должно было хватить не одному и не десяти. Подумав о тлении, я начал переходить и впервые четко осознал возвращение. Пытаться задержаться на Той стороне было бессмысленно, и я, досадуя, что зря столько насиловал ветер, решил, что раз уж тлеет, то нужна вода.
Коридор наполнился капелью, беспорядочно разбивающейся о каменный пол. Успев удивиться той бессмыслице, которую вижу, я полностью возвратился на Эту сторону и повалился набок, кривясь от режущей боли в ногах. Энгельс стоял надо мной, внимательно глядя на мои ноги. Я повернулся, пытаясь узнать, что интересного он там нашел, и ощутил, как на мое лицо упала капля. Поднявшись на колющих ногах, я хотел сходить взглянуть на окурок - потух, нет; но внезапно потерял к нему интерес. Мое внимание привлек начавшийся дождик - вполне нормальный дождь, но я чувствовал, что с ним что-то не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29