На показавшегося в дверях Ахмета никто не обратил внимания — основная масса соседей разбежалась, а оставшимся помогать раненым было уже насрать — в такой ситуации остаются с самыми близкими, чья беда отключает все ненужное. Не желая любоваться делом своих рук, Ахмет втянулся обратно, попутно отметив, что наверху кто-то опасливо порскнул от щели между лестничными маршами. …Суки. Я к вам загляну сегодня, по соседски… Занес трофейные ломик с кувалдой, заперся, тяжко опустился в кухонное кресло. Колбасило страшно: по жилам еще неслись литры ненужного теперь адреналина, набить трубку все никак не удавалось. …Не, это — все. Теперь будут за версту обходить. Не ожидали гранат-то, козлы. Выкурил трубку, тут же забил по новой. Дергался левый глаз и уголок рта, руки тряслись нереально крупной дрожью. Доносившиеся с улицы стоны и приглушенные голоса били по нервам, даже табак отдавал какой-то дрянью. Наконец вязкая пустота отступила, Ахмет скомандовал бабе вылазить из подвала и вновь принялся рассматривать в щели поле недавнего боя. Ни раненых, ни трупов уже не было, поземка замела кровь — только срезанные осколками ветки рябины напоминали о взрывах. …Как будто день прошел, а не час. Бля, теперь за водой — только затемно, и без ружья ни шагу. А то шмальнет в спину из окна какой-нибудь кровный мститель, и кирдык… Вернулся на кухню, с мыслью как-то восстановить прерванный инцидентом ход жизни.
— Давай-ка чайник поста…
Жена отшатнулась от осколочной дырки в оконном щите, глядя на мужа как на чужого. Губа закушена, в глазах мелькнули испуг и отвращение. Ахмет опешил — это что еще за фокусы? Ну, положим, испугалась — это нормально; любая бы испугалась. А вот с пунктом два — непонятно. Это в честь, бля, чего?! А не твою ли, моя дорогая, задницу сейчас из-под молотков выдернули? Видимо, все это довольно явно отразилось на лице — жена опомнилась, подойдя, ткнулась носом в грудь, спрятала лицо.
— Нет, погоди. Давай так, чтоб все было ясно. Слышишь? Я их — не убивал. Ясно? Они пришли убивать нас. У-би-вать. Я их послал. Все. Ты поняла?
— Да, да. Только… Там… Эти… лежат. На крыльце. Я не могу.
Ахмет выглянул в дырку, в которую только что глянула жена. …Епт. Вон оно че. «Мешки», твою мать, понятно теперь… На крыльце все еще лежали два трупа, которые он, двигая дверью, принял за какие-то мешки с чем-то сыпучим. Их почему-то никто не забрал — то ли некому, то ли побоялись возиться рядом с форточкой, из которой вылетают гранаты.
— Ладно, сейчас. Погоди, маленькая, сейчас их не будет…
Оделся, вышел. С покойниками пришлось повозиться. Упавшие крест-накрест, они успели примерзнуть друг к другу и малость подзадубеть. Оба были знакомы, не то чтоб здоровались, но примелькались — один, верхний, жил в доме наискосок, у него еще дочка на мотороллере маленьком таком ездит… ездила. Один осколок или несколько рядом — на животе намерзла большая черная лепешка свернувшейся крови. Ахмет оттащил его на детскую площадку напротив нужного подъезда, прислонил к бетонному бортику клумбы. Второй примерз разможженным затылком к ограждению — и когда Ахмет дернул его посильнее, оставил на бетоне часть черепа, с вывернутым куском еще теплой, парящей мозговой ткани, перемешанной с волосами и штукатуркой. Услышав этот хлюпающий треск, Ахмет тут же выблевал все, что было в желудке — до желчи. Куда тащить этого, он не знал — встречались иногда в хлебном; вытащил в проезд между домами. Кому надо — заберут. «Папа пошел раздобыть поесть. Сходил неудачно, теперь его самого надо идти забирать из сугроба в чужом дворе».
Возвращаясь, решил по горячим следам объяснить алкашам с третьего невозможность их дальнейшего нахождения по месту прописки. Поднялся по заваленной всяким триппером лестнице, от души пнул по засранной до черноты двери. Дверь фанерно крякнула и отворилась, выпустив на площадку омерзительный запах порченой пищи, гари, протухших потных тряпок и хрен знает чего еще. …Ну, нашим легче. Ни хуя себе здесь срач!… Вошел, хрустя толстым мусорным ковром, прислушался. На кухне что-то скрипнуло и затихло.
— Э, гандоны! Вышли оба!
С кухни донеслось неуверенное копошение. Зашуршало, звякнуло, гулко покатилась бутылка, отодвинули табуретку; наконец, из вонючего полумрака высунулось гнусное уебище предположительно женского пола. Патлы растрепаны, рожа в саже, куча всяких засаленых тряпок вокруг. Ахмет даже не сразу опознал в этом чудище соседку, синячившую с мужем на пару. …Оскар за лучшего монстра, бля…
— Где этот пидор?
Лучше бы не вступал в прения — уебище открыло дырку, в которую, видимо, совало тухлятину и вливало портвейн, и что-то слюняво забормотало. Через секунду в и без того весьма ароматном коридорчике дышать стало нечем.
— Блаблаблаблабла
…Не, толку не будет. Совсем человеческий вид потеряла… Взгляд существа оставлял жуткое ощущение: странное сочетание мутной птичьей глупости и невероятно злобного, нечеловеческого безумия с медвежьей кровавой поволокой.
— Заткнись, скотина.
— Блаблаблаблабла (с непередаваемо мерзкими трусливо-наезжающими интонациями, и абсолютно неразбочиво)
Ахмета взбесило до жара в глазах. Рывком направил ружье в грязную харю. Страшно тянуло разбрызгать верхнюю половину этого чудовища из обоих стволов. …Бля, только дай сука повод, патрона не пожалею. А может, на самом деле? Нельзя ЭТО за спиной оставлять, ткнет еще чем-нибудь, как отвернешься. А тут все в грязи на палец, заражение гарантировано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113