ну отдали бы эти сраные газпромы да роснефти с лукойлами. Все блин козлы, не могли нацареваться — а один хрен, бензин-то дороже, чем в Европе. Ну и нахрена эта Москва на нашу голову — надо было нашим дундукам не ерепениться и в ЕС соглашаться пока зовут, сейчас жили бы людьми. И главное, все время кого-то им в сортире замочить надо, спокойно не живется. То чеченцев бомбили двадцать лет, то им теперь эти, как их, удмурты помешали — ну родня они финнам, ну пусть ездят, пусть гражданство имеют. Вон, Калининграду что, хуже стало? Тот же Питер — не узнать, говорят; вон, даже когда Это Все Началось — в Питере ни одного выстрела, там же куда ни плюнь — офисы всех этих немцев да всяких шведов. Да и про воиска ихние — можно подумать, они воевать с нами приехали. Ну стоят, летают где-то — и что? Никакого убытка, наоборот — как вон в Казани две дивизии стали — татарва наша чокнутая сразу про политику забыла на хрен, снова как нормальные люди зажили, с солдат ихних стригли — мама не горюй. Там, говорят, бутылка пива по четыре еврика шла, так что бабок татары нарубили. Все лучше, чем с зелеными флагами по улицам бегать, как в девятом году. А потом все как-то резко поплохело — че-то там с курсами каких-то валют опять вышло. И тут наши западные друзья-товарищи начали гнилить. Сперва-то вроде и помалу, а дальше — больше. С Челябинского Катерпиллера тысяч чуть ли не десять в одночасье попросили, в Уфе то же самое, говорят — ваш Сикорский не продается что-то. Давайте идите в Макдональдс, жарьте там гамбургеры. Ага, за двести евров — а у людей семьи, кормить-то как… В Ебурге вон тоже — Сименс стоит, АВВ стоит, один Дюферко-ВИЗ че-то еще дышал да в области пара заводиков, что к этому, как его, Шлюмбергеру относятся.
Следующий день начался с похода за водой, помалу начавшего входить в привычку. По берегу, несмотря на довольно ранний час, уже слонялись обыватели. Набравшие воды не торопились расходиться, скучковавшись по трое-четверо что-то обсасывали вполголоса. …Похоже, именно водопой теперь станет теперь Тридцатовским органом общественного мнения. Поликлиника да собес-то все, кирдык… Эх, надо бы флягу надыбать, пластиковую, литров на сорок — как вон у этой бабы. Да черпачок на ручке, а то пока так воды наберешь — заебешься, — уныло думал Ахмет, наполняя неудобную узкогорлую бутылку из-под «Родниковой» с помощью литровой банки. …Так, что у меня сегодня, какие дела… Печку надо доделать. Это раз; дров нарубить — два, и чтоб до обеда все закончить. Хотя цемент кончается… Потом пожрем, и пойду в двадцать первый дом, выковырну лючок с чердака. А уж к вечеру — за цементом и прочей хренью. Эт три… Примерно таким образом — в достаточно спокойных строительно-заготовительных делах незаметно промелькнуло бабье лето. По телику никаких приветов больше не передавали, да никто, собственно, и не ждал. Люди поприходили в себя, парадоксальная реальность понемногу уложилась в головах; не зря человек считается самой способной к адаптации скотиной. Все спокойно ходили по городу, торговали друг с другом, начали даже выпускать во дворы детей, но все равно это было лишь отсрочкой. Ахмет чуял, что все эти улыбочки да «добрый день» при встрече — лажа. Глаза людей стали другими — в них больше не было той сонной тупости, приглушенной зависти и мелкой, бессильной злобы. Теперь, если приглядеться, в глазах обывателей мелькали истинные, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ оттенки: кровожадная тупость, бесстрашная хищная зависть и по настоящему звериная злоба, мощная и яркая. Сыто спавшие привычным сном, под уютное бормотание Петросяна — они наконец проснулись. Снова стали теми лучшими хищниками планеты, вручную передушившими всех мамонтов и забившими пинками саблезубых тигров. Тоже всех, заметьте, до самого последнего. Ахмет наблюдал за этими метаморфозами с некоторым испугом. …Мы все привыкли, что мерой опасности является исключительно социальный статус. А теперь любое чмо может просто прирезать тебя, если лоханешься. Надо перестраиваться как-то, иначе кто-то тебя самого перестроит, наглушняк. Как вон, бык-то охуевший из хлебного нарвался. Сам же отоварил… Иногда мысленно гладивший себя по голове за «своевременно и разумно» проведенные экспроприации, теперь он начинал понимать, что настоящая игра еще и не начиналась. …Повезло просто. А смотри-ка, едва не зазнался. Не, все-таки слаб человек насчет понтов. Противник еще на ринг не вышел, а я уже раскланиваться че-то пытаюсь. Как, бля, в анекдоте про Вицына: сколько, типа, раз кончил? Три, только она еще не пришла. До чего же полезная штука телевизор. Так задуматься, а ведь именно он был валерьянкой для всего этого стада, а я, баран, еще чего-то ругался. Молиться на него надо было. У-у, бля, рожи какие… Не, покажут они себя, ненадолго все эти «здрасти-досвиданья», хуй поверю…
И вот в этот самый, как и положено — прекрасный день, плохие предчувствия Ахмета оправдались. День тот начался вполне безмятежно; основные хозяйственные стройки века закончились, жрачки, по прикидкам, должно было хватить до следующего лета. Каждый день, бросив в сумку гвоздодер, Ахмет отправлялся посмотреть где что плохо лежит. В тот день ему взбрело в голову посетить начисто растащенный «Орфей» — почему-то казалось, что там еще вполне реально что-то найти. Казалось совершенно зря, и с темнотой пришлось лечь на обратный курс, несолоно хлебавши. Чисто из принципа насобирал в битом стекле под перевернутыми витринами иголок, ниток и прочей бабской дряни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113