Схема при-
митивная, рассчитанная на дураков, но тем не менее всегда срабатывающая.
Ни один мужчина не потерпит, чтобы его дама целовалась с другим. Какие
бы объяснения при этом ни приводились. Как, однако, они блюдут интересы
Соловьева! Прямо три дуэньи в штанах. Откуда у них эта нелюбовь к женщи-
нам не из своего круга? Неужели они так привязаны с Володе и несут кол-
лективную ответственность за его судьбу? Да нет, откуда? Для "новых рус-
ских" это слишком высокие чувства, они на такое не способны. Скорее все-
го дело в какой-то совершенно конкретной женщине, у которой роман с Со-
ловьевым и чьи интересы эта троица охраняет. Может, она их близкая под-
руга или даже родственница одного из них. Просто сейчас у них с Со-
ловьевым вышла размолвка, она даже не приехала поздравить его с днем
рождения, но издательские мальчики зорко стоят на стреме и чужих баб к
своему переводчику не подпускают. А может быть, никакой размолвки и нет,
просто дама временно отсутствует, уехала куда-нибудь по делам или отды-
хать.
Настя решительно взялась за ручки на спинке инвалидной коляски и,
пренебрегая правилами хорошего тона, повезла Соловьева в кабинет. Плотно
притворив за собой дверь, она подкатила коляску к окну, а сама уселась
на низкий широкий подоконник лицом к Владимиру.
- Давай поговорим десять минут, и я поеду.
- Так рано?
- Мне пора. Итак, Соловьев, что ты мне скажешь? Напрасно я приехала
сегодня или нет?
- Тебе решать.
Он пожал плечами и постарался скроить равнодушную мину, словно ответ
на этот вопрос его совершенно не интересовал.
- То, что касается меня, я сама и решу. А вот ты что скажешь?
- Я не понимаю, чего ты добиваешься, - с раздражением произнес Со-
ловьев. - Что ты хочешь от меня услышать? Задавай свои вопросы членораз-
дельно, будь любезна.
- Хорошо. - Она вздохнула. - Двенадцать лет назад ты меня не любил, я
была тебе не нужна, я была тебе в тягость. Я тебя совершенно не интере-
совала. Но ты тем не менее встречался со мной и даже занимался со мной
любовью. Должно было пройти довольно много времени, чтобы я поняла, что
ты делал это не потому, что я тебе нравилась, а потому, что боялся мою
мать. Ты боялся меня разозлить, потому что думал, что я могу пожало-
ваться маме, оболгать тебя, оклеветать, наговорить невесть чего, и тогда
не видать тебе кандидатской степени. Как только до меня дошла эта непри-
ятная истина, я оставила тебя в покое. Не могу сказать, что вся эта ис-
тория прошла для меня безболезненно. Я очень страдала, Соловьев. Я очень
тебя любила. Сегодня я пыталась понять, изменилось ли мое отношение к
тебе, и с удовлетворением увидела, что воспринимаю тебя совершенно спо-
койно. Я больше не начинаю дрожать от одного твоего взгляда и не теряю
голову, когда прикасаюсь к тебе. Ты стал Другим, и я стала другой. И я с
удивлением поняла, что могу снова начать любить тебя. Я, другая, могу
опять полюбить тебя, тоже другого. Просто новая встреча двух других лю-
дей. Но я, Соловьев, теперь хорошо умею управлять своими чувствами. Пов-
торяю, я МОГУ снова полюбить тебя, но весь вопрос в том, нужно ли это
делать. И если я решу, что не нужно, то и не стану этого делать. Без
проблем. С другой стороны, я могу решить, что нужно, а у меня все равно
ничего не получится. И теперь я хочу услышать твой ответ. Можно без пре-
дисловий и без длинных объяснений того, что произошло много лет назад.
Просто скажи, хочешь ли ты, чтобы я приезжала к тебе. Или ты хочешь,
чтобы я сейчас убралась отсюда и ты больше никогда меня не видел.
Ну вот, она сделала все для того, чтобы он пригласил ее приезжать. Ей
нужен этот дом и его хозяин, и если для того, чтобы приезжать сюда, нуж-
но лгать, она будет лгать. Притворяться. Строить из себя влюбленную.
Когда-то ей было очень больно, так больно, что, казалось, она не выжи-
вет. Но прошло больше десяти лет, в ее душе нет мстительного чувства к
этому мужчине, в ее душе по отношению к нему нет вообще ничего. Пусто.
Будто никогда ничего и не было. Но если для ее работы нужно причинить
боль ему, она не задумываясь на это пойдет. Больнее, чем было ей тогда,
просто не бывает. Но даже это, как она убедилась на собственном опыте,
можно пережить и не умереть. Так что и Соловьев переживет, если ему при-
дется перенести несколько неприятных минут, связанных с тем, что у него
откроются глаза на истинные чувства и побуждения женщины, к которой он
неравнодушен.
Соловьев взял ее за руку и потянул к себе. Настя соскочила с низкого
подоконника и села к нему на колени. Он целовал ее долго, очень нежно и
очень умело, то и дело отрываясь от ее губ и проводя губами по ее длин-
ной шее. Одной рукой он обнимал ее за спину, другой гладил и ласкал ее
грудь под свободным свитером. Настя чутко прислушивалась к себе. Она ни-
чего не чувствует. Боже мой, двенадцать лет назад она бы уже умерла от
таких ласк и прикосновений. А сейчас - ничего. Ей не было неприятно, ей
не хотелось вырваться и скривиться от омерзения, как если бы это был со-
вершенно посторонний мужик. Но и того восторга, который ее охватывал
когда-то, тоже не было.
Она осторожно отстранилась и высвободилась из его рук, снова пересев
на подоконник.
- Я не услышала ответа, Соловьев, Я так и не поняла, хочешь ли ты,
чтобы я приезжала сюда.
- Да ведь ты сама этого не хочешь.
Он посмотрел на нее внимательно и ласково своими невероятными теплыми
глазами.
- Не обманывай себя, Ася. Я не нужен тебе. Я - калека, а ты - молодая
здоровая женщина с нормальными физиологическими потребностями, которых я
не смогу удовлетворить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23