Эллен тут же принялась меня вразумлять:
– Не огрызайся. Пусть он мелет все, что ему вздумается, а ты сиди и помалкивай. Будь покладистее. Что бы он ни говорил.
– Но сколько же можно выслушивать его гадости?!
– Учти, мужчины-иранцы не терпят унижений, – предупредила Эллен.
Но когда Хормоз и Махмуди вернулись, перебранка продолжалась. Негодуя на себя, я прикусила язык и, следуя наставлениям Эллен, слушала, как беснуется Махмуди. В конце концов, его слова не могли ранить меня физически, а Эллен и Хормоз обещали мне убежище у себя в доме. Поэтому я покорно молчала, пока тронувшийся умом Махмуди метал громы и молнии.
Такая тактика сработала. Постепенно он успокоился, и ближе к вечеру Хормоз дипломатично попытался уладить наши разногласия. Он хотел, чтобы мы помирились. И были счастливы. Ведь и смешанный брак может быть удачным, он-то это знал. В конце концов, он же был счастлив, и Эллен тоже (по крайней мере он так думал).
Наконец Махмуди проговорил:
– Ладно. Пойдем-ка домой.
– Нет, – возразил Хормоз. – Вы не уйдете до тех пор, пока все не уладится.
– Мы идем домой, – прорычал Махмуди. – У вас мы больше не останемся.
К моему ужасу, Хормоз ответил:
– Хорошо. Но нам бы не хотелось вас отпускать.
– Вы не можете так поступить, – вскричала я. – Вы обещали… – у меня чуть было не сорвалось с языка: «людям из посольства», – вы обещали нас защитить. А теперь отправляете меня с ним домой.
– Он тебя не тронет, – сказал Хормоз, глядя Махмуди в глаза. И, усмехнувшись, добавил: – Это все слова.
– Мы пойдем, – повторил Махмуди.
– Так и быть, – согласился Хормоз.
Махтаб сжалась у меня на коленях. Мы вновь оставались во власти этого сумасшедшего, который поклялся, что сегодня убьет меня.
– Пошли, – рявкнул Махмуди.
Пока он собирался, я улучила момент и поговорила с Эллен.
– Пожалуйста, справляйся обо мне, – попросила я сквозь слезы. – Что-то должно случиться, я чувствую.
Мы вышли из оранжевого такси на улице Шариати, напротив магазина фруктовых соков. Несмотря на весь ужас пережитого, Махтаб разглядела в витрине редкое лакомство.
– Клубника! – воскликнула она.
Я и не знала, что в Иране растет клубника. Моя любимая ягода.
– Папочка, давай купим немножко клубники, – попросила Махтаб. – Пожалуйста.
И опять Махмуди взорвался:
– Еще чего захотела. Она слишком дорогая. Махтаб расплакалась.
– Идите домой! – прорычал он, подталкивая нас к переулку.
14
Сколько бессонных ночей я уже провела в этой мрачной обстановке? Сегодня меня ждала еще одна, самая тяжелая.
Весь вечер Махмуди меня игнорировал, о чем-то вполголоса переговариваясь с Маммалем и Нассерин. Когда наконец он лег – далеко за полночь, – я, мучимая страхом, еще не спала, но притворилась спящей.
Он тут же уснул, тогда как я оставалась начеку, отсчитывая медленно ползущие минуты и замирая от ужаса. Мне не от кого было ждать помощи, на Маммаля и Резу надеяться не приходилось, Махмуди же становился опаснее день ото дня. Страх не давал мне уснуть – я боялась, что Махмуди очнется ото сна и набросится на меня с ножом, с веревкой или прикончит меня голыми руками. А что, если он сделает мне быстрый умертвляющий укол?
Каждое мгновение тянулось целую вечность. Я напряженно вслушивалась в любой грозивший бедой звук и прижимала к себе дочь до боли в руках; не переставая молиться, я ждала своего смертного часа, бессильная против гнева тронувшегося рассудком мужа.
Спустя вечность из городских громкоговорителей понеслись завывания азана, и через несколько минут Махмуди, Маммаль и Нассерин уже возносили молитвы в гостиной. Махтаб поежилась во сне. И первые лучи холодного рассветного солнца разогнали сумрак этой жуткой ночи.
Махтаб надо было вставать, чтобы идти в школу, она дрожала от страха и, жалуясь на боли, держалась за живот. Собираясь в школу, она то и дело бегала в туалет.
Я уже знала, именно знала – сердцем, – каков будет следующий шаг Махмуди. Я видела это по его глазам и распознала по голосу, когда он, поторапливая Махтаб, бросил мне:
– Сегодня я сам отведу ее в школу. Ты оставайся дома.
Все эти восемь месяцев мы с Махтаб были неразлучными союзницами, сопротивлявшимися великой мечте Махмуди – превратить нас в иранскую семью. Вместе мы могли бороться, поодиночке были обречены покориться.
– Если он тебя куда-нибудь поведет, не противься, – сквозь слезы ласково наставляла я Махтаб, когда мы с ней были в ванной. – Веди себя хорошо, даже если папа уведет тебя от меня и не приведет обратно. Никому не говори о том, что мы были в посольстве. И о том, что пытались бежать. Даже если тебя будут бить, молчи. Иначе, если они узнают, нам отсюда не выбраться. Это наша с тобой тайна.
– Я не хочу, чтобы он меня от тебя уводил, – скулила Махтаб.
– Я знаю. Мне тоже невмоготу. Но если это случится, не бойся. Не забывай, что ты не одна. Как бы одиноко тебе ни было, Господь всегда с тобой. Всякий раз, когда будет страшно, молись. И запомни, без тебя я ни за что не уеду из этой страны. Ни за что. В один прекрасный день мы отсюда вырвемся.
Когда Махтаб наконец была одета и готова идти, она уже опаздывала. Махмуди, в темном костюме в полоску, нетерпеливо ее дожидался. Он тоже опаздывал в больницу. Весь его вид указывал на то, что он вот-вот взорвется, и Махтаб подожгла бикфордов шнур: в тот момент, когда они уже стояли на пороге, она застонала и в очередной раз помчалась в туалет. Махмуди нагнал ее и поволок обратно к двери.
– Ей нездоровится! – закричала я. – Как ты можешь?!
– А вот так! – рявкнул он.
– Пожалуйста, позволь мне пойти с вами.
– Нет!
Он отвесил Махтаб затрещину, и та завизжала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139