* * *
Филиппо был страшно доволен: убожество последнего случая, рассказанного Гверрандо, обеспечивало победу ему. Поэтому он просто сказал:
– В первый раз, когда я ехал в спальном вагоне, я совершенно не представлял себе, какие кнопки, кнопочки, звонки нажимать и для чего, какие кольца тянуть, какие задвижки отодвигать и на какие крючки и что вешать; я был один и провел всю ночь, осторожно изучая «как и что» этих таинственных приспособлений: нажимал кнопку, думая, что открываю окно, но включался синий свет; в темноте, двигаясь ощупью вдоль стенок, находил другую кнопку, чтобы включить белый свет, но в дверь стучал проводник: «Вызывали?»; мне нужно было заказать бутылку минеральной воды; я тянул за крючок – и открывалась потайная дверца; я поднимал маленький рычаг – и выезжала миска с водой; я хотел закрыть окно, но выключал свет; хотел повесить шляпу, но зажигал свет. В конце концов я зарекся что-либо трогать и, более не в состоянии зажечь синий свет, провел ночь, глядя на таинственные устройства. Особенно привлекла мое внимание одна штучка, которая так и манила к себе: латунное кольцо на маленьком рычажке, к которому я до сих пор не прикасался и о назначении которого не имел ни малейшего понятия. Я постарался к нему не притрагиваться, опасаясь, что поезд остановится посреди поля, или вагон начнет трясти, или мы все перевернемся вместе с паровозом. На следующее утро, когда пришел проводник, я не смог пересилить любопытства: «Скажите-ка, – спросил я, – для чего вот это устройство?» Он улыбнулся: «Это колечко у нас – для тех пассажиров, которые не могут устоять перед желанием потрогать что-нибудь, не вызывая при этом никакого происшествия».
У Гверрандо, которому больше ничего не вспоминалось из жизни в спальных вагонах, лицо стало землистого цвета. Он вытащил шприц и сделал себе укол. Элегантный молодой человек был очень завистлив и должен был делать себе уколы морфия, чтобы забывать о неприятных вещах.
Филиппо захотелось добить его.
– Несколько дней назад, – произнес он, – едучи в спальном вагоне, я выставил туфли за окно, имея привычку к жизни в гостиницах.
Гверрандо дал ему договорить. Потом произнес совершенно спокойно:
– Когда и где?
– Время было около полуночи, – сказал Филиппо, – поезд проезжал мимо железнодорожной будки на двухсотом километре от Рима, где работает один старый и добросовестный обходчик.
– Понятно, – бесстрастно отозвался Гверрандо, – я как раз проезжал в спальном вагоне мимо той же будки в семь утра: я открыл окно и обнаружил пару прекрасно начищенных туфель, висящих в воздухе.
* * *
Филиппо был посрамлен: этот темный проходимец разбил его в пух и прах. Будучи слишком воспитанным, чтобы показать свою досаду, он сдержался.
– Солнечный Лучик, смелее! – произнес он, чтобы отвлечь внимание. – Теперь мы хотим услышать какую-нибудь историю от вас.
Баттиста, у которого лицевые мускулы болели от слишком продолжительного усилия изображать улыбку, как раз снова пристраивал на багажной сетке свою шляпу, упавшую на Гверрандо вследствие дерганья поезда. Зная один еврейский анекдот, он начал его рассказывать:
– Славный Абрам, – начал он, – выиграл в лотерею. Вы спросите – как же так? Такой экономный человек, можно сказать, с рождения знающий цену деньгам, рисковал ими в игре? Разве нет множества других более прибыльных дел, приносящих двадцать, тридцать, даже пятьдесят, а то и – как знать – сто процентов? О, не пугайтесь! Почтенный Абрам не потерял рассудок; его голова, сохранившая ясный ум, по-прежнему крепко сидит на плечах. Его семья может быть довольна: старая мать Сара, старый отец Моисей, любимая жена Эсфирь, дети Иезекииль, Юдифь, Давид, Иеремия, и все остальные домочадцы могут жить спокойно…
Баттиста осекся. От внимательного взгляда Филиппо его мозг вдруг пронзила колючая мысль: а что если старик – еврей? Он постарался исправить положение, заключив анекдот несмешной концовкой, зато лестной для еврея. Он сказал:
– Дело в том, что Абрам, как и все евреи, расточителен, щедр, мало ценит деньги и очень честен.
– Да что вы несете? – закричала Сусанна. – Там все не так. Я расскажу, как там было дальше: скажу по секрету, там говорится об одной выигрышной комбинации из трех цифр, которая нашлась в старом костюме, висевшем в лавке. Так вот, чтобы отпраздновать выигрыш, Абрам решил – предки не перевернутся в гробах? пророки не возмутятся? – рискнуть и потратить очень скромную сумму на поход в кино. Два раза пересчитав деньги для верности…
Тут Сусанна, увидев смущенное лицо Баттисты и вспомнив его очень лестные для евреев слова, подумала: «А, может, он еврей?» И неловко замолчала.
– Извиняюсь, – сказала наконец она. – Я не помню, что там дальше.
– Я, я знаю продолжение, – сказал Филиппо. – Для верности пересчитав деньги два раза, купив и проверив билеты, пока семья двигалась ко входу, Абрам вдруг остановился; одна мысль, как молния, пронзила его недремлющий ум. Он вернулся к окошку кассы и сказал: «Пожалуйста, верните мне стоимость половины билета». «Почему? – спросил удивленный кассир. – Я не вижу ни детей моложе семи лет, ни солдат!» «Не…» – Филиппо остановился; он увидел, что Гверрандо смотрит на него как-то странно, и внезапно подумал, что элегантный молодой человек – еврей. Он не хотел обижать его анекдотом, неуважительным к его народу, и сказал: – Я что-то не помню…
– Я помню! – воскликнул Гверрандо. И продолжил: – «Дело не в этом, – нетерпеливо сказал Абрам, – а в том, что мой отец, мой почтенный отец Моисей имеет право на скидку в пятьдесят процентов, потому что…»
Молодой человек замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73