.. взял и стукнул. Севен.
– Ну-ка... ну-ка... посмотрите на моего славного мальчика...
– Он слишком тяжел для вас.
– Мне нравится все, что слишком тяжело для меня. Мне нравится все, что слишком тяжело для меня.
Директор поглаживает подбородок. Нам, конечно, трудно понять друг друга.
– Я возьму ваш журнал с собой, вот и все. Неважно, что он не заполнен. Я сам проставлю отметки.
Мистер Риердон вновь оглядывает сборный домик, детей на голове друг у друга, корыто с водой и песочницу, для которых нашлось место только у самой двери.
– Тем не менее я абсолютно уверен, что сумею выколотить из Министерства просвещения что-нибудь более достойное вас.
Мой дорогой директор. Он всегда сочувствует «бедным крошкам». А сейчас пет крошки «беднее», чем я.
– Но мне нравятся стропила над головой!
Мне хочется, чтобы он взглянул на сборный домик моими глазами.
– Я постараюсь, чтобы учительница приготовительного класса моей школы работала в благоустроенном современном помещении уже в этом году.
Директор искренне любит «бедных крошек». Как я хочу, чтобы мне в самом деле хотелось работать в новом помещении, хотя бы ради мистера Риердона, ради его престижа. Но откуда ему знать, почему мне нравятся стропила – самые ранние воспоминания о моей матери. Я перевожу взгляд на ребенка, которого держу на руках.
– Ну-ка... ну-ка... посмотрите на моего милого мальчика.
«Вчера вечером у меня был хороший день», – пишет Мохи.
Последний час занятий; цветы, слезы, утренняя порция бренди остались в другой жизни. Я забыла обо всем на свете. Перестала понимать, кто я и что я. Моя душа, как натянутая струна, с готовностью откликается на каждое прикосновение роя малышей и старших детей, которые в это время наводняют сборный домик. Я соткана из их мыслей и чувств. Составлена из шестидесяти с лишним различных индивидуальностей. Я не знаю, что сказала мгновенье назад, что скажу через мгновенье и что говорю сейчас. Меня несет мощная, хмельная волна радостного возбуждения, и, когда она схлынет, я не почувствую опустошения. Чем-то это похоже на опьянение Бетховеном три часа подряд накануне вечером.
– Мисс Воронтозов, – обращается ко мне Варепарита, спокойная коричневая красавица из старшего класса, – мистер Риердон, он прислал меня сюда помочь вам.
В Варепарите мне больше всего нравится умение произносить фамилию, которой меня наградил отец. А в нашем директоре – готовность прийти мне на помощь и прислать не кого-нибудь, а Варепариту.
– Мисс Воттот! – кричит маленькая коричневая Ара, – у Севена ноз! Он резает мой зивот!
– Варепарита, разоружи Севена!
И еще одно нравится мне в больших девочках, которое приходят помогать. Они умеют выполнять приказания, даже невыполнимые.
– Мисс Вонтофофф, – теребит меня шестилетняя коричневая Вайвини, – я напишу письмо мистеру Риердону, когда поеду в лагерь, где лечат.
Я встаю на колени, теперь мы с ней одного роста; с моей стороны это не более чем элементарная вежливость.
– А я думала, ты напишешь мне.
– У тебя слишком длинная фамилия.
– Мисс Воффа, как пишется «боко»? – спрашивает Твинни.
– Что ты пишешь?
– Моя сестричка, моя двойняшка, она стукнула меня в боко.
– Варепарита, что значит «боко»? Таме, носовой платок! Айрини, ты принесла четыре пенса за карандаш?
Айрини наполовину китаянка, ей только что исполнилось пять лет.
– Моя мома, у ней нет четыре пенса.
На прошлой неделе родные Айрини пропили за один вечер восемьдесят четыре фунта – пособие на десятерых детей и все, что женщины выручили за шерсть.
– Мисс Воронтозов, мне надоело писать, – жалуется коричневый Матаверо.
Маленький шестилетний мальчик маори умеет правильно произносить мою фамилию! Я встаю на колени, теперь мы одного роста.
– Прекрасно, напиши: «Мне надоело писать».
– Мисс Фоффоф, – преследуют меня огромные глаза, кудряшки и улыбка до ушей, – вы сказали, мне можно поиграть на пианине, – говорит коричневая Вики, – когда я пришла, вы так сказали.
– Да-да, Матаверо, заправь рубашку! Блоссом, носовой платок!
– Можно мне сейчас поиграть?
– А ты, маленькая Вики, уже все прочла? Я снова встаю на колени.
– Нет, потому что я ненавижу, когда надо читать.
– Прекрасно, когда все прочтешь, тогда поиграешь. Знаешь, Варепарита, это уже слишком, – говорю я, поднимаясь, – вечно эти дети твердят: «Вы сказали то, вы сказали это!» Вечно они твердят: «Вы сказали то, вы сказали это!»
– Мисс Воронтозов, но ведь так оно и есть.
– Значит, они всегда правы?
– Нет, не всегда.
– Ты слышала когда-нибудь, чтобы я сказала одно, а через минуту совсем другое?
– Сколько раз!
– Мисс Вронсоф, мне уже пора заниматься, – говорит Хори; он входит к нам босиком, коричневый мальчик из большой школы. Длинноногий, застенчивый мальчик маори.
– Иди и занимайся. Начни с гамм и арпеджио.
– Мисс Фоффоф, вы сказали, – настаивает Вики, – вы сказали, я могу поиграть на пианине, когда все сделаю.
– Вот видишь, – обращаюсь я к Варепарите и снова встаю на колени. – Я этого не говорила.
– Нет, говорила, мисс Фоффоф, говорила! Глаза, зубы, кудряшки – все сверкает.
– Варепарита, говорила я или нет? Говорила я или нет, Варепарита?
– Я слышала, вы так сказали.
– Все новенькие малыши, ко мне! – зову я и снова поднимаюсь.
– Вам нужен этот цветок? – спрашивает Ата, девочка из большой школы, ей не терпится освободить стол и заняться шитьем. – Можно я вынесу его из класса?
– Мисс Фоффоф, – кричит Вики, – идите, слушайте, как я читаю. Я здесь, за пианиной!
– Хори, играй гаммы двумя руками. Блоссом, носовой платок! Мохи, рубашка! Платок, платок! Рубашка, рубашка!
– А вы сказали, вы сами сказали, что сегодня после большой перемены я буду рисовать, – наступает на меня Марк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90