Но когда я достигаю цели и наклоняюсь над открытым пианино, мне уже безразлично, что этот холм иногда голубой, иногда серый, а сегодня белый, я могу только кусать ногти. Призрак... поцелуй; подписи под инстинктами. Таких слов должно быть гораздо больше, слов-подписей, связанных с другими инстинктами, желаниями, обидами, страхами, увлечениями. Что это за слова? Как их отыскать? Как просунуть руку в черепную коробку и извлечь содержимое на свет божий?
На моем холме этих слов не видно. Я беспокойно хожу взад и вперед, дети убирают игрушки, ссорятся, с грохотом складывают большие кубики в длинный ящик на террасе. Что это за всесильные, произвольно отобранные слова, произвольно связанные с определенной картиной? Таме кончает рисунок на доске. Огромный красноглазый призрак в белой мантии. С широко разверстой черной пастью, подобной пасти ночи, когда ко мне в гости приходит отчаяние. Я прокладываю себе путь к пианино. И запускаю пальцы в волосы: я хочу понять, что это за ощущение, когда голова стиснута обручем. Пытаюсь играть трудного Бетховена. Сочинение сто одиннадцать. В нагромождении тем мне слышатся крики разума, который корчится в родовых муках...
А потом вдруг что-то дребезжит и тренькает. Звонок. Его сиятельство повелитель школы, он указывает нам, когда начинать думать и когда кончать. Камень за камнем воздвигается ажурная башня мысли, а дуновение ветра грозит ей гибелью, как замкам, которые я всегда обхожу, если не могу через них перешагнуть, и вот она рушится, будто Блоссом разносит ее ударом своего огромного башмака, моя башня содрогается, рассыпается на куски и гибнет.
Где она, моя башня?
Звонок сровнял ее с землей.
«Когда я заснул, – пишет Матаверо, –
Мне приснился
Призрак
Призрак пришел
К нам на кухню.
и испугал
нас. У него были большие
жирные глаза. У него была
белая простыня».
Кто только не является ко мне в этом году; но даже старший инспектор волнует меня меньше, чем некий бесплотный дух. Имя ему – дух смерти, он властвует над нами не потому, что владеет приемами самоустранения, а потому, что внушает нам откровенный страх: он вездесущ и всесокрушающ. За годы работы в школе дух смерти стал моей неотступной тенью – днем и ночью, в горе и в радости. Я ощущаю его присутствие в каждой юной кипящей душе, порученной моим заботам. Воистину это самое странное создание из всех, кого я видела за свою учительскую жизнь. Я видела призрак.
«Папа уехал стричь овец, – пишет Блоссом; тема явно вдохновляет его, –
и он не
вернется домой
пока
не кончит
стричь и он тогда
принесет
назад наши одеяла
с собой и наши
матрацы».
Как все-таки странно: меня больше не посещают другие инспектора... и как приятно: чем их меньше, тем лучше.
– Рыжик, дай мне, пожалуйста, чаю. Налей сам. Я еще не встречала маори, который умеет наливать чай. И сам принеси сюда. Постарайся, чтобы блюдце осталось сухим. И постарайся не оставить следов от пальцев по краям чашки. И не забудь добавить сливок. И завари крепкий чай. И позаботься, чтобы он был горячий.
– Да, да, мисс Воронтозов.
Рыжик уже не чувствует себя так непринужденно. Только «да, мисс Воронтозов» и «нет, мисс Воронтозов». Ну и что? Я больше не хочу заниматься проблемой объединения поколений.
Рыжик возвращается и говорит с улыбкой:
– Они там сказали, что не видели вас уже несколько недель. Они соскучились о вас.
– На все есть причина, – недружелюбно отвечаю я.
– Мистер Риердон сам налил вам чаю.
Они никогда не появляются у меня дважды, эти другие инспектора. В следующий раз, когда директор придет сюда, я скажу ему, что они больше не появляются. В следующий раз, когда он придет проставлять отметки в моем журнале.
– А мистер Герлгрейс сказал...
– Рыжик! Будь добр, прогони всех малышей с террасы. Сию же минуту!
Мне нужен покой.
Утром я получаю записку от директора. «Приехал мистер Джейсон, – написано в ней. – Я разговаривал с ним, он не зайдет в приготовительный класс». Мистер Джейсон – методист из моего прошлого, он отвечает за наш округ.
Я иду завтракать, под деревьями меня нагоняет директор.
– Я попросил его, – говорит он, – не заходить в приготовительный класс. Мы заключили выгодную сделку, уверяю вас! И я даже ухитрился приберечь свой козырь. Мне не хотелось огорчать нашего бедного друга.
– Конечно. Совершенно незачем его огорчать. А что за козырь?
Директор по обыкновению не слушает меня, но делает вид, будто внимает каждому моему слову. Это всегда приятно. Но я прекрасно знаю, что он притворяется.
– Я сказал ему: «Пожалуйста, не заходите в этот класс, чтобы не нарушать гармонии!»
– Спасибо, мистер Риердон. А какой козырь вы приберегли?
– Видите ли, я размышлял об этом визите целую педелю. Я не говорил вам, что он приедет.
– Рыжик сказал мне.
– Так вы знали?
– Знала? Его приезд снился мне каждую ночь со всеми подробностями!
– Я боялся, что он проскользнет к вам у меня за спиной.
– Во сне он так и сделал. И вы хотели с ним подраться. Что же это за козырь, мистер Риердон?
Я хочу знать правду и настойчиво повторяю свой вопрос, но его мысли заняты чем-то другим.
– А я разве не сказал? У. У. распорядился, чтобы я не пускал его к вам. Но просил не ссылаться на него без крайней необходимости.
«Папа пришел домой, – пишет Блоссом; полновесная слеза падает на грязную тетрадь, –
и он взял наше
последнее одеяло с
постели и мы
замерзли потому что он
взял одеяло
потому что он
тоже замерз. Из-за
этого мы тоже
замёрзли, а папа
надел грязные куртки
и ему стало так жарко
и он соскочил
с постели».
Лету удается так полно воплотить свои мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90