О нет, нет, конечно, не директор этой школы!
– Как поживает вошь, которую вы нашли у себя в голове?
– Я оказала ей должное гостеприимство. Раз уж она попала ко мне. Приготовила ей чай и все прочее. Расспросила, как она живет. Помогла ей удовлетворить ее порочные склонности. Отнеслась с сочувствием к ее мечтам. Выяснила, что она отвергнута обществом и желает пребывать в одиночестве.
– Она размножается?
– Как это возможно, если она одна?
– Чужой!.. Чужой! – раздается предостерегающий крик Матаверо; чем бы он ни занимался, его глаза примечают все, что делается вокруг.
Вайвини тут же поднимает голову в надежде услышать что-нибудь интересное; Раремоана стремительно бежит ко мне, перепрыгивает через дремлющего на циновке Мохи и крепко обхватывает меня обеими руками, чтобы защитить бог знает от каких бед; несколько малышей, оказавшихся достаточно близко от Матаверо, чтобы расслышать его боевой клич, устремляют вверх карие глаза. Я разгибаю спину, одеревеневшую от сидения за низеньким столом, где пишут четыре маленькие руки, и вижу мистера Аберкромби: вытянув вперед огромную руку, он идет ко мне, перешагивая огромными ногами через все преграды на пути: через замки, грузовики, доски с глиной и детей, – как я хотела бы вот так же перешагивать огромными ногами через все преграды на моем учительском пути!
– Здравствуйте, мисс Воронтозов, как поживаете?
Они должны встать, как делают городские дети в милых его сердцу роскошных приготовительных классах, мелькает у меня в голове тревожная мысль, и, конечно, они должны сказать: «Здравствуйте, мистер Аберкромби!» Я торопливо оттираю полой халата цветной мел с правой руки, здороваюсь с ним и в растерянности замечаю, что на его ладони остаются красные и черные пятна.
– Вы поставили на мне клеймо, мисс Воронтозов.
– Мел плохо отчищается.
– Простите?
Разговаривать немыслимо: в дальнем углу репетирует оркестр, Хирани шьет на машинке, Хори барабанит по клавишам пианино, рядом с нами несколько больших девочек болтают, вышивая эмблемы на карманах, в окно врываются крики заждавшихся баскетболистов из команд «В» и «Г» – и все это на фоне чудовищного гула приготовительного класса.
– Мел плохо отчищается.
– Я нисколько не возражаю, пусть учителя оставляют на мне клеймо.
Мистер Аберкромби пришел за текстами для чтения, он хочет напечатать их на своей волшебной машинке...
– Женщина-методист... – начинаю я чуть позже.
– Простите?
– Хори, отпусти педаль! Неужели вы не видите, что я разговариваю с гостем? – кричу я оркестрантам в углу. – Играйте тише! Она больше ни разу не появлялась здесь. Блоссом, носовой платок!
– Это результат моей деятельности. Я попросил ее не приходить к вам. Сказал, что вы работаете по собственной системе. Но если хотите, я пришлю ее.
– Нет, нет! Пусть не приходит! Пусть не приходит! Спасибо!
Мистер Аберкромби протягивает руку почти через два низеньких стола и берет лист бумаги, на котором Вири описывает, как дедушка – это страшная тайна! – зарезал картофельным ножом незаконнорожденного младенца его сестры, а труп спрятал под матрац; мистер Аберкромби читает.
– Мне хотелось бы сохранить этот листок.
– Пожалуйста... пожалуйста. Блидин Хат, не смейся так громко!
– Я заплачу ему.
Его рука шарит в глубине серого кармана, я слышу позвякивание серебра.
– Не говорите со мной о деньгах!
– Но это его собственность. Это...
– Простите? А вы, большие девочки, могли бы вести себя более прилично. Вы же видите: я разговариваю с посетителем. Я была достаточно снисходительна и не прерывала вас. Но сейчас вы, кажется, могли бы не мешать мне.
– Это ведь только разумно...
– А почему нужно быть разумным?
Губы неохотно растягиваются, улыбка преображает суровое лицо, рука возвращается пустой. Он подходит к пианино, облокачивается на верхнюю крышку и, поглаживая подбородок, наблюдает за классом.
– Условия, конечно, могли быть несколько лучше.
Я возражаю, широко открыв глаза и рот тоже:
– У нас есть крыша над головой! У нас есть крыша над головой!
Директор входит в класс, когда мистера Аберкромби уже нет, ему нужен мой журнал: он хочет сам подвести итоги.
– Мистер Аберкромби обещал прислать младшего учителя, который будет «помогать мисс Воронтозов во всех ее начинаниях».
Я с грустью смотрю на полыхающий костер, который почему-то называется «приготовительным классом», и улыбаюсь...
– К Полю он тоже заглянул, – продолжает директор. – По-моему, Поль ему очень понравился. Он не ошибся в Поле, это самое главное, он был прав, остановив на нем свой выбор. Я бы его не выбрал.
– А я бы и сейчас не согласилась его принять. Я понимаю, на первый взгляд он делает большие успехи. Но мне... я ощущаю в нем... какую-то неустойчивость. Все эти бессмысленные поступки. У него нет ни малейшего уважения к закону, к порядку, к обычаям. Он не считается с мнением других людей. Уроки он ведет хорошо, я знаю, но это, по-моему, скорее ваша заслуга, чем его. Ему нужно, чтобы кто-то постоянно его направлял и подталкивал. Его блуждания тоже наводят меня на размышления. Иногда я думаю, что школа – всего лишь еще одна пересадка на его жизненном пути, как флот. Возможность на время спрятаться от самого себя.
– У. У. хвалит его.
– Боюсь, как бы Поля это не погубило. Не знаю почему. Вернее, знаю. Он может поверить в искренность своего увлечения. Но если вы перестанете заряжать его своей энергией, он тут же упадет. По-моему, ему лучше это знать. Как учитель, он слишком простодушен, чтобы на него можно было положиться, в этом все дело. Я не верю, что он способен добиться чего-нибудь сам, без посторонней помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90