Даниэла вздрогнула от испуга.
– Что случилось?
Хельга села на край кушетки.
– Думаю, нам следует все спокойно обсудить.
– Зачем?
– Нужно подумать, какие принять меры.
– Это же бесполезно.
– Ты провалила одну письменную работу. Тут, конечно, уж ничего не поделаешь. Но мы можем позаботиться о том, чтобы это не повторилось.
– Как же?
– Покажи мне, что вы проходите по математике. Может быть, я смогу тебе помочь.
– Только этого еще не хватало!
Хельга вспылила.
– Ты бесстыдница!
– Не могу с тобой согласиться.
Хельга встала.
– Теперь слушай меня. Я всем для тебя жертвую…
– Ты во все вмешиваешься, бабушка. Теперь вот и в мои школьные дела.
Хельга вынуждена была признать, что этот упрек не так уж безоснователен. Со времени закрытия лавки она занималась Даниэлой больше, чем когда-либо. Она даже пыталась ограничить свою опеку, но, видимо, ей это плохо удавалось.
– Мне жаль, что ты все это так принимаешь, – промолвила она и сама почувствовала, сколь неубедительно это звучит, – но ты же еще слишком мала, чтобы быть совершенно самостоятельной во всем.
– Во всем я и сама не хочу. Но хотя бы в школьных делах. Я сразу поняла, что устроишь страшный тарарам из-за моей шестерки.
– Может быть, тебе следует назначить дополнительные занятия?
– Из-за одной проваленной работы? Чепуха.
– Не говори со мной в таком тоне! На это ты не имеешь права.
– А ты не имеешь права топать на меня ногами только потому, что я дала маху с одной работой.
– Твоя мать поручила воспитывать тебя именно мне.
– Разве? Поручила? Я что-то этого не припомню.
Хельга невольно охнула.
– Ну, дорогая, что же мне с тобой делать?
– Оставь меня в покое. Это с моей стороны не такая уж большая претензия.
– Но ведь школа – такое важное дело!
– Для меня нет, – строптиво отозвалась Даниэла. Хельга подумала, что ослышалась.
– Что ты сказала?
– Ты прекрасно меня поняла, бабушка. Я хочу стать актрисой.
У Хельги подкосились колени. Она пододвинула к себе стул и тяжело опустилась на него.
– Актрисой?! – повторила она в полном недоумении. – Как только могла прийти тебе в голову такая сумасшедшая мысль?
– Я знаю, что могу выступать. Такую, как Элиза из «Пигмалиона», могу сыграть и я. Не хуже других. – Даниэла спрыгнула с кушетки и приняла позу продавщицы цветов.
У Хельги не было ни малейшего желания все это терпеть.
– Ты страдаешь манией величия! – прервала она внучку. – Манией величия, как твой отец.
Даниэла сразу же замолкла, глядя на Хельгу расширившимися глазами.
Хельга снова овладела собой.
– Прости, что я это сказала, дорогая. Но твой отец был действительно таким мечтателем. Ты должна следить за собой, чтобы не впасть в такое же состояние.
– Ты никогда его не любила.
– «Любовь» тут ни при чем.
– Признай: ты ведь была против него.
– Я приняла его и твою мать в свой дом. Без меня они бы вообще пропали.
Даниэла не уступала.
– Может, ты и права. А может, и нет.
– Они бы умерли с голоду.
– Я этому не поверю. У нас никто с голоду не умирает. Мы ведь живем не в Африке.
Хельга снова поднялась.
– Нет никакого смысла опять разматывать эту печальную историю.
– А что в ней такого уж печального? То, что он погиб в автокатастрофе? Это может случиться с каждым.
– Нет. Печально то, что он не был в состоянии обеспечить тебя и твою мать.
– И этим ты попрекала его до тех пор, пока он не оказался в полном отчаянии и не врезался в какую-то опору моста.
– Это было не так.
– А как же?
– Ты еще мала, чтобы знать это.
– Я хочу знать именно сейчас! У вас всегда лица становятся какие-то надутые, а слова искусственные, когда вы говорите о моем отце. Думаешь, я этого не замечаю? Давно заметила. А теперь хочу наконец знать, что с ним случилось.
– Может быть, – произнесла уже наполовину убежденная Хельга, – действительно было бы лучше все тебе рассказать. Чтобы ты когда-нибудь начала смотреть на вещи реально.
– Ну, говори же! – настаивала Даниэла.
– Он покончил с собой. Даниэла на миг потеряла дар речи.
– Что? – прохрипела она потом.
– Так оно и было, – подтвердила Хельга.
– Ты совершенно уверена?
– Да. – С жестокостью, которой потом сама устыдилась, она добавила: – Таблетками снотворного. В одном Кёльнском отеле. Твоей матери пришлось его опознавать.
– А почему? Почему он это сделал?
– Потому что вынужден был признать свою никчемность.
– Нет, – решительно заявила Даниэла, – нет, в это я не верю.
– Тем, что не хочешь признавать факты, их не изменишь. Это нечто такое, что тебе еще предстоит понять, дорогая.
– Ты лжешь! – закричала Даниэла вне себя. Хельге пришлось сдерживаться, чтобы не ударить ее по пылающему лицу.
– Спроси свою мать!
– Так я и сделаю! – Даниэла хотела броситься вон из комнаты.
Хельга задержала ее.
– Ходить на почту нет необходимости. Можешь звонить отсюда. Я слушать не буду.
Даниэла заколебалась.
– Можешь слушать, мне все равно.
– Тогда звони!
Руки Даниэлы дрожали, когда она набирала номер телефона в Бланкенэзе. Она долго слушала гудки, но трубку так никто и не взял.
– Сегодня же понедельник, – вспомнила она. – Мама в журнале.
Она нажала на рычаг и набрала номер «Либерты».
– Может, подождешь до вечера? – спросила Хельга, которой вдруг захотелось выиграть время.
Даниэла покачала головой.
– Я хочу говорить с мамой, – заявила она, когда на другом конце провода отозвалась от имени редакции госпожа Фельберт. – Я прошу госпожу Катрин Лессинг.
Заседание как раз закончилось, но Эрнст Клаазен, госпожа Ригер, Зерена Кипп, Ильза Мёбиус и Катрин еще сидели все вместе в конференц-зале, болтая о личных делах, стремясь расслабиться после заседания, на котором, как обычно, было много ожесточенных споров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74