Разумеется, в том, что Жан-Поль разводится, она не виновата. И все же, вся эта история была ей не по душе. До этого ей никогда не приходилось думать о его супружеских узах, а ему – о ее семье. Когда они бывали вместе, то жили словно в безоблачно-счастливом вакууме. Она была убеждена в своем праве на этот кусочек свободы, даже если матери это доставляло неприятные минуты. Уверена она была и в том, что своими встречами с Жан-Полем нисколько не ущемляет его жену.
Теперь же все переменилось. Конечно, разводился он не из-за нее. В подобное объяснение его шага она не поверила ни на секунду, и с его стороны было нечестно пытаться ей это внушить. Но нельзя было исключить, что Эльза проведала об их встречах и потому решила уйти сама. Уже одно то, что это было возможно, утешало и мучило Катрин.
В ее голове пронеслись строки знакомого стихотворения, кажется, Гёте:
«Вину на бедного взвалили,
Потом оставили в беде…»
Имела ли она отношение к этому разводу и, если да, то в какой мере, – этого она никогда не узнает. Жан-Поль имел привычку скрывать истину за завесой измышлений и полуправды. Правда, благодаря этому вещи и поступки казались более привлекательными, но вовсе не соответствовали действительности.
С ее стороны, было бы приличнее прекратить с ним всякие отношения, когда она узнала о предстоящем разводе. Это Катрин понимала совершенно отчетливо. Но ситуация складывалась иначе: ей не удавалось вырваться из тисков очарования Жан-Поля и его сбивающих с толку аргументов.
Катрин собралась уже было сесть за пишущую машинку и в длинном письме изложить свою точку зрения на их отношения. Жан-Поль оставил ей номер своего абонентского ящика в Женеве, чтобы она при необходимости могла ему писать. До сих пор она этой возможностью ни разу не воспользовалась, поскольку не была уверена, что письмо не попадет в руки жены. Но теперь это не имело значения.
Однако Катрин так и не смогла заставить себя сесть за машинку, хотя ей казалось, что сделать это следовало бы. Она не хотела сознательно отказываться от предстоящей встречи в Риме, уговаривая себя, что именно там получит возможность обсудить с ним все проблемы с полной откровенностью.
Кроме того, покачивание привело ее в состояние дремоты и легкого головокружения. Мысли стали расплываться и ускользать от нее. Их сменили видения, Катрин заснула.
Снился ей Петер, этот впечатлительный, милый, веселый мальчик, каким он был вначале. Тогда он, родившийся на четыре года раньше, был для нее мужчиной, на которого она смотрела снизу вверх, которому могла довериться.
Теперь же Катрин была гораздо старше, чем он в то время, и смотрела на него другими глазами. Но временами ее все же охватывала тоска по Петеру. Ах, как же она была в него влюблена! Вот был бы он сейчас с ней, в этой маленькой комнате…
Она рывком остановила качалку, положив конец мечтам и раздумьям. Ей вдруг стало ясно, почему она никогда не чувствовала себя здесь уютно: дело в том, что комната обставлена так, как они распланировали с Петером. С ним она была бы здесь счастлива, а без него – это всего лишь пустая оболочка, в, которую Катрин уже не вписывается.
Катрин встала, разделась, приняла душ и натянула на себя ночную рубашку – не ту, легкую, шелковую, которую надевала для Жан-Поля, а весьма солидную, с длинными рукавами, из голубой фланели. Она скользнула в постель и очень быстро заснула.
На следующее утро Катрин без долгих размышлений решила, как быть дальше, – вернуться в Гильден и выполнить работу для журнала «Либерта».
Так она и сделала.
Было приятно хоть раз остаться одной в большой квартире матери, без оглядки на чье-либо присутствие, включая клиентов. Она с энтузиазмом окунулась в атмосферу работы, решая те задачи, которые сама перед собой поставила. Ощущая голод, она наскоро перекусывала, а уставая – ложилась спать.
Через три дня у нее были готовы две статьи, целый ряд рисунков модной одежды, эскизов вышивки и вещей, которые предлагалось вязать крючком и спицами.
Катрин была очень довольна собой. Ею овладело желание послать образцы связанных ею вещей или хотя бы статьи и рисунки прямо Эрнсту Клаазену, приговора которого она ждала с огромным нетерпением. Но потом возобладало более разумное решение. Она адресовала большой пакет на имя госпожи Пёль, которая пока еще занимала свою должность и могла почувствовать себя обиженной, если бы ее обошли. Катрин отправилась на почту, чтобы выслать пакет со своими оригинальными эскизами заказным отправлением.
Дождь прекратился, но стало очень холодно. Катрин колебалась, ехать ли в Винтерберг к матери и дочери сразу же или отправиться в дорогу на следующее утро.
Придя домой, она столкнулась около двери с Тилли, которая вела за руку маленькую Еву. Молодые женщины дружески поздоровались. Евочка, взглянув на Катрин, доверчиво улыбнулась.
– Ну, – спросила ее Катрин, вставляя ключ в замочную скважину, – как ты провела Рождество у бабушки и дедушки?
– Хорошо, – ответила малышка.
– А отчего вы с мамой так быстро вернулись?
– Ой, сейчас расскажу! – пообещала Тилли. – Вот только быстренько уложу Еву, а потом ненадолго заскочу к вам наверх, если не возражаешь.
– Мамы и Даниэлы дома нет.
– Тем лучше. Поболтаем спокойно.
– Отлично.
Тилли, курносая и голубоглазая, с веснушками на лбу и длинными светлыми волосами, все еще выглядела как девочка. Кто не знал, что она – мать маленькой Евы, никогда бы этого не предположил. Скорее, ее можно было принять за няньку. Легкая, быстроногая, она побежала вверх по лестнице, таща за руку ребенка.
Катрин воспользовалась случаем, чтобы убрать квартиру и почистить ванну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74