Волосы у нее такие же иссиня-черные, как у матери, были коротко подстрижены. Карие глаза, унаследованные от покойного отца, придавали ее облику нечто цыганское. Юбкам, блузкам или платьям, в которых хотели бы ее видеть и мама, и бабушка, она предпочитала джинсы и тенниски. Отказывалась она и от пуловеров домашней вязки, к которым взрослые постоянно стремились привлечь ее внимание.
Катрин не могла себе представить, что дочери действительно не нравятся поистине изящные и удобные вещи, которые она изготовляла своими проворными руками. В ее отказе носить их Катрин видела нежелание принимать родительскую опеку. Однажды она была даже близка к тому, чтобы устроить по этому поводу скандал, но вовремя успела сообразить, что это бессмысленно. Поэтому отказалась от намерения что-либо навязывать Даниэле, по каким бы причинам девочка ни отвергала те или иные предложения матери. Однако оставалось ощущение, что если такая линия и способствует сохранению спокойствия, то саму проблему не решает.
Катрин всегда ощущала беспокойство, видя перед собой Даниэлу в одной из ее любимых мальчишечьих рубашек. Они всегда сидели на ней очень небрежно: из одних она выросла, и на талии они задирались кверху, другие бывали велики и потому бесформенно болтались вокруг тонкого детского тельца.
Во время сегодняшнего обеда, проходившего в какой-то угнетенной атмосфере, мысли Катрин – что случалось крайне редко – были заняты дочерью гораздо меньше, чем любимым человеком. Правда, первая горячая радость предстоящего свидания была уже омрачена столкновением с матерью, но она знала, что снова будет охвачена пламенем, как только окажется в объятиях дорогого ей человека. Теперь главное состояло в том, чтобы устроить это свидание с наименьшими моральными потерями.
Обычно Катрин собирала свои длинные волосы в свободный пучок. Но Жан-Полю больше нравилось, когда они были распущены. Значит, нужно было вымыть голову и высушить волосы феном. Сделать это можно было только сейчас, в обеденный перерыв, так как сразу же после закрытия лавки предстояло пуститься в путь, чтобы не оказаться в Дюссельдорфе в состоянии загнанной лошади. А это, в свою очередь, означало, что придется просить мать и дочь заняться уборкой кухни сейчас, после обеда. Попросить их об этом было нелегко: Катрин боялась натолкнуться на непонимание.
«Ну что ты за человек, Жан-Поль! – думала она. – Не мог известить меня о приезде хотя бы на денек раньше!»
Катрин и не предполагала, что в этот момент ее мать думает почти о том же. Хельга Гросманн считала неприличным то, что этот человек посмел назначить рандеву так поспешно. «Он обращается с ней, как с девкой по вызову. И она это терпит! Если бы была просто молодой, одинокой женщиной (их сейчас называют английским словом «сингл»), то подобное обращение еще можно было бы понять, да и то с трудом. А он, зная, что у нее семья, позволяет себе столь бесцеремонно и грубо вторгаться в нашу жизнь, перечеркивая все наши планы. Откуда такая наглость?»
– Данни, – неуверенно произнесла Катрин.
Даниэла подняла глаза от тарелки, сразу же почувствовав неладное. Мама называла ее этим коротким именем только в тех случаях, когда собиралась просить о чем-то необычном.
– Данни, – снова начала Катрин, – хочешь сегодня пойти с бабушкой в театр?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
Катрин нервно перебирала вилкой овощи в своей тарелке.
– Я задала тебе совсем простой вопрос. Не можешь ли ты – я прошу тебя об этом – так же просто на него ответить?
– Сначала я хочу знать, что за этим кроется.
– Если ты сейчас возьмешь на себя мою долю обязанностей по уборке, то сможешь сегодня вечером пойти с бабушкой в Городской зал.
– Ах, вот как! Ты снова отправляешься крутить шуры-муры!
– Даниэла! – вскрикнула возмущенная Катрин.
– Какая невоспитанность! – негодовала Хельга Гросманн.
– А если это правда?! У тебя ведь что-то намечается, мамуля, разве не так?
– Надеюсь, что это не такой уж большой грех, если я раз в месяц съезжу в Дюссельдорф?
– Ты была там на прошлой неделе.
– Да, встречалась с твоим дедом. Ты ведь не захотела поехать со мной.
– А с кем ты встречаешься на этот раз?
– С хорошим другом.
– Это с тем, который все посылает тебе пестрые открытки?
– Да.
Даниэла вскочила со стула.
– Вот с кем бы я хотела познакомиться!
Катрин задумалась. Конечно, Жан-Поль будет разочарован, если она возьмет с собой Даниэлу. Тогда придется расстаться с надеждой на ночь любви. Но может быть, Даниэла вправе познакомиться с человеком, который так много значит для ее матери?
Хельга Гросманн прервала ее раздумья, упредив возможный ответ.
– Сядь, Даниэла, – строго сказала она. – Мы еще не встали из-за стола. Кроме того, маленькой девочке негоже навязываться в общество взрослых.
Даниэла снова опустилась на стул.
– Кто это навязывается?
– Ну, хватит! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Даже и не думай о том, чтобы мама взяла тебя с собой.
– Да ну, я просто пошутила.
– Ты сможешь с ним познакомиться, – заметила Катрин, – только в другой раз.
– А ты что же, воображаешь, что мне это так важно?
– Да ты ведь сама только что сказала… – начала было Катрин, но остановилась, поняв, что единственным желанием дочери было позлить ее. – Ну почему ты такая?
– Это какая же?
– Какая угодно, только не добрая.
– Хватит болтать! – прекратила их пререкания Хельга Гросманн. – Сегодня ты можешь пойти со мной в Городской зал, Даниэла. И радуйся: увидишь «Пигмалиона».
– Не знаю такого.
– Ты еще многого не знаешь.
– Сюжет тот же, что и в мюзикле «Моя прекрасная леди», – пояснила Катрин, – только без музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74