Профессор Фабер слегка покачал головой.
– Не только. Речь идет о пагубном влиянии ваших признаний на авторитет судебной медицины как науки, а для меня как служителя этой науки нет ничего более важного на свете.
– Не пудрите мне мозги. – Михаэль Штурм так разозлился, что больше не выбирал слов. – На самом деле для вас важно только одно – ваша собственная репутация! – Он сам испугался, выпалив это.
Профессор Фабер молча выслушал его дерзкую тираду.
– Я не отказываюсь от этого, мой дорогой. Было бы противоестественно, если бы я вел себя иначе. Всю жизнь я работал, исследовал, брал на себя ответственность ради того, чтобы сделать себе имя. Вы не можете ожидать от меня, чтобы я сам уничтожил его своими руками ради ваших безумных идей!
– Нет! Это неправда! – Михаэль Штурм уперся кулаками в крышку стола, нависая над профессором Фабером. – Невозможно, чтобы вы были начисто лишены совести! Вы обманываете себя, профессор! Вы не сможете спать ни одной ночи спокойно, если будете постоянно думать о том, что кто-то невинный сидит пожизненно в каторжной тюрьме только из-за того, что вы струсили сознаться в допущенной ошибке!
Профессор Фабер вздохнул.
– Ни вы, ни я… мы не отвечаем за приговор, мой дорогой, – пояснил он терпеливо, – а исключительно суд. Трое профессиональных судей и шестеро присяжных вынесли обвинительный приговор.
– Но только потому, что мы ошиблись!
– Не только. Тут сошлось много других моментов – плохое впечатление, произведенное в суде Лилиан Хорн, фальшивое алиби, которое она себе состряпала, чрезвычайно убедительный мотив преступления. Мы же составили свое заключение добросовестно и честно. Мы выполнили свой долг и больше не несем никаких обязательств. И все так и останется без изменений в этом вопросе, какие бы сомнения ни одолевали вас в данный момент.
Михаэль Штурм сделал глубокий вдох, чтобы не утратить самообладания и не оскорбить ненароком профессора Фабера, – он только хотел убедить его в необходимости исправить ошибку следствия.
– Это больше чем сомнения. Я установил, что существует возможность доказать виновность или невиновность Лилиан Хорн, ведь в конце концов суд остался в долгу – он так и не добыл доказательств ее вины. Согласен, все улики были против нее, но этого недостаточно.
Профессор Фабер поднялся.
– Вот это как раз и есть то, о чем я говорил. Я так и знал, что мы придем к единому мнению. Обвинительный приговор не был достаточно подкреплен вещественными доказательствами – частично он даже явился следствием предубежденности суда, но за это нельзя возлагать ответственность на судебную медицину!
– Нельзя? Теперь я вообще ничего не понимаю!
– Ах, прошу вас. – Профессор Фабер положил ему руку на плечо. – Вы упрекаете себя, что не подумали о том, что и убийца могла оставить там следы своей крови. Но разве вы были там единственным, кто должен был сделать такое логическое заключение? Да, да, я знаю, и я в ваших глазах был не на высоте. А что же тогда сказать про защитника Лилиан Хорн? Разве не он должен был поднять этот вопрос? Он задумывался об этом также мало, как и мы. И ни один из трех судей не обратил на это внимания, и даже прокурор, и тот нет. Так что ни вам, ни мне – нет, нет! – определенно не грозят бессонные ночи.
– Господин профессор, разрешите мне затребовать шкуру степной овцы…
– Нет!
– А вдруг выяснится, что капли крови действительно принадлежат Лилиан Хорн! Тогда вовсе не обязательно будет кому-то даже знать об этом, но с нашей совести груз спадет!
– Не беспокойтесь о моей совести. Я себя хорошо знаю, а также то, что я могу на себя взять, а что нет. Но для вас, мой юный коллега, это хороший урок. Будьте в будущем более внимательны при составлении ваших заключений, чем до сих пор. Вы сейчас приобрели новый жизненный опыт и знаете теперь, что может случиться, когда делаешь поспешные выводы. – Он открыл дверь в коридор, выпроваживая его.
Михаэль Штурм, стоя в дверях, предпринял последнюю попытку добиться своего.
– Очень жаль, господин профессор, что мне не удалось убедить вас. Однако прошу вас – помогите мне! Иначе вы вынудите меня действовать по собственному усмотрению!
Но его последние слова только окончательно испортили дело.
– Хорошо, что вы меня предупредили, – холодно произнес профессор Фабер, – я немедленно распоряжусь, чтобы вам ни в коем случае не выдавали шкуры степной овцы!
И он захлопнул дверь перед носом своего ассистента.
29
После произошедшего конфликта Михаэль Штурм не мог заниматься своими повседневными делами. Он был настолько взвинчен, что это обязательно бросилось бы в глаза коллегам, и, кроме того, ему не хотелось общаться с Джо Кулике.
Убедившись, что ключи от машины лежат в кармане пиджака, он покинул Институт, даже не зайдя в свой кабинет и не отмечаясь в журнале, как предписывала инструкция.
Он наивно полагал, что профессор Фабер с распростертыми объятиями примет его признание и сделает все, чтобы вернуть дело для нового рассмотрения. А вместо этого он вообще ничего не добился, напротив, закрыл сам себе дорогу, поскольку полицейские чиновники, работавшие в отделе, где хранились вещественные доказательства, ни за что бы не выдали ему шкуру степной овцы, нарушив категорический запрет профессора Фабера.
Но, может, есть и другая возможность исследовать сомнительные капли – ведь они попали и на ковер, на котором лежала шкура. Комнату наверняка тщательно убрали, но он хорошо знал, как трудно выводятся пятна крови, особенно если она впиталась в ткань. Может, ему немного повезет, и он сможет соскрести остатки засохших капель и отправить их на анализ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58