– Судебной медицине до сих пор такие исключения не известны.
Защитник продолжал упорствовать.
– А что если именно на этот раз мы имеем дело с пресловутым исключением?
– Вы забываете, что у нас есть два достоверных признака, опровергающих версию самоубийства, – терпеливо возразил профессор Фабер, словно разговаривал с непонятливым учеником, – а, кроме того, еще и третий фактор делает невозможным подобную гипотезу: мертвая страдала, как показало вскрытие, прогрессирующим рассеянным склерозом. Она с трудом могла писать карандашом, снимать телефонную трубку, держать в руках чашку, а, следовательно, никак не могла сделать такой сильный и глубокий разрез кожи, подкожной клетчатки, мышц и хрящей гортани.
Он подал Председателю вторую стопку снимков.
– Эти фото, демонстрирующие разрезанную кашемировую шаль, были сделаны, естественно, самыми первыми.
Доктор ван Борг, хорошо знавший, сколько зависело от того, удастся ли ему посеять сомнение в слова врача-эксперта, задал следующий вопрос:
– Вы сами осматривали труп?
Профессор Фабер снисходительно улыбнулся.
– Да. Я лично проводил вскрытие.
– Тогда прошу прощения.
– Не стоит, господин адвокат, – великодушно отозвался профессор. – Ведь вы боретесь за свободу своей подзащитной. Ваш долг не упустить ни малейшей оплошности следствия.
Он опять обратился к судьям и присяжным заседателям.
– Разрез был произведен с помощью лезвия, найденного в крови на груди убитой. И орудие смерти также зафиксировано на снимках, которые, к сожалению, не проясняют дела, так как лезвие было залито кровью и отпечатков пальцев на нем нет. Тем не менее, господа присяжные заседатели, оно тоже указывает на одно важное обстоятельство в ходе расследования этого убийства. Невозможно с силой осуществить лезвием такой глубокий разрез, не поранив собственные пальцы. Именно из этих соображений уголовная полиция направляла к нам на осмотр в Институт судебной медицины предполагаемую преступницу – сегодняшнюю обвиняемую.
Он достал из своей папки еще несколько фотографий.
– В случае если так оно и было, на большом и указательном пальцах подозреваемой могли быть установлены свежие порезы острым предметом длиной примерно в полтора сантиметра.
– Вы лично проводили экспертизу? – спросил защитник.
Профессор Фабер уклонился от ответа и протянул вместо этого один из снимков.
– Вот, посмотрите сами! Здесь изображение увеличено в два раза – на нем большой и указательный пальцы правой руки вашей подзащитной. Порезы четко видны.
Ван Борг долго рассматривал фотографию.
– Не могли они также возникнуть при откупоривании бутылки, закрытой алюминиевым колпачком?
– Об этом, – парировал профессор Фабер, – судить не мне. Моя задача констатировать, что у убийцы должны быть именно такие ранки на большом и указательном пальцах и что точно такие порезы мы обнаружили у обвиняемой. Делать вывод на основании данных фактов я предоставляю высокому суду.
Он элегантно поклонился и был со словами благодарности отпущен Председателем.
Михаэль Штурм поднялся сразу же после ухода профессора и потащил за собой Еву к выходу, он больше не мог находиться в этом зале.
– Идем! – торопил он ее.
– Уже? – запротестовала она. – Но почему?
– Я почувствовал себя плохо, – объяснил Штурм полицейскому, охранявшему вход в зал, – выпустите меня, пожалуйста!
Тот поспешил выполнить просьбу молодого человека.
– Ты заболел? – озабоченно спросила Ева.
– Нет, не волнуйся! – Он отчаянно пытался скрыть от нее свое состояние. – Просто мне больше не хочется слушать все это дальше.
– Но теперь мы не узнаем, чем все кончится! – Она теребила его за рукав.
– Ее адвокат попробует сыграть на правовом принципе решать in dubio pro гео в пользу обвиняемого, – произнес он и вытер выступивший на лбу пот, – это означает, он будет бить на то, что обвиняемая хотя и могла быть преступницей, но быть ею не может.
– Как это?
– Ну, нельзя исключать, что в момент совершения преступления в виллу проник совсем другой человек, который и убил фрау Кайзер.
– Ты веришь в это? – спросила Ева и посмотрела на него.
– Нет, и прокурор не оставит камня на камне от этой версии. Все как нельзя лучше складывается против Лилиан Хорн. Она будет осуждена, я в этом уверен, и в принципе неважно, получит она только двадцать лет или будет приговорена к пожизненному тюремному заключению. В любом случае с ней все кончено.
Ему оказалось не под силу видеть, как огласят приговор Лилиан Хорн, но он не мог и не хотел сказать об этом своей невесте.
Михаэль Штурм оказался прав.
В тот же вечер, когда они с Евой выходили из кино, уличный продавец газет выкрикивал на углу:
– Пожизненное заключение! Убийца с янтарными глазами осуждена! Приговор по процессу Лилиан Хорн! Пожизненное…
Михаэль Штурм купил вечерний выпуск. Вместе со своей невестой он читал, стоя под уличным фонарем, репортаж из зала суда.
Он начинался так: «Приговор по делу Лилиан Хорн вынесен: пожизненное тюремное заключение. Самая красивая убийца нашего столетия осуждена с помощью неопровержимых доказательств за совершение коварного, хорошо продуманного убийства тяжелобольной и беззащитной женщины, которая мешала осуществлению ее планов на пути к богатству и видному положению в обществе…»
Заканчивался репортаж следующими словами: «…отрицала до самого конца. Даже когда был вынесен безжалостный приговор, она не сдалась и выслушала его с каменным лицом. Она проявила жестокость в отношении своей жертвы, но и сама осталась такой же твердой, как сталь».
– Нет ничего удивительного в ее реакции на приговор, – сказала Ева, – она лучше всех знает, что сделала это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58