Одна из них была женой ее брата Меррита, и хотя ее полное имя было Кимберли, все называли ее Кики. Другую женщину, Черити Остин, все звали Сеси.
– Порой, – сказал задумчиво Алессандро, – я завидую твоему брату.
– Завидуешь? – удивленно переспросила Эштон. – Ты всегда говорил, что Кики напоминает необузданную лошадь.
– Ага, стало быть, она столь же горяча!
Эштон попыталась найти скрытый смысл в его реплике. Не намекал ли он на то, что она, Эштон, не только некрасива, но к тому же инертна в сексуальном отношении? Однако Эштон знала: важно не дать ему понять, что он уязвил ее. Если Алессандро это поймет, преимущество окажется на его стороне и он разовьет его.
– Прости, дорогая, что это не относится к тебе. Все знают, что Кики и Сеси удивительно верны. – Он повернулся к ней, на его лице появилась озорная улыбка. – Ты никогда не слышала о сандвиче, tesoro?
Разумеется, Эштон слышала, потому что несколько лет назад Кики и Сеси сделали ей подобное предложение.
– Тебе это понравится, – пообещали они, однако ошиблись. Ей это не понравилось. По крайней мере не в такой степени – мужчин она любила больше.
К Кики подбежал маленький мальчик. У племянника Эштон, которого звали Грэм, было лицо боттичеллевского ангела и манеры чертенка. Эштон увидела, как он что-то сказал матери. Кики попыталась было сделать строгое лицо, но затем рассмеялась. Можно что угодно говорить о Кики – люди болтали всякое и о ней, и о Сеси, и о них двоих вместе, – но матерью она была потрясающей. Без преувеличения, она принадлежала к немногим женщинам, которые по-настоящему любят детей.
– А это, – сказал Алессандро, когда Кики взъерошила белокурые волосы Грэма, – еще одна вещь, из-за которой я завидую твоему брату Мерриту.
Это была не просто случайно оброненная фраза, которую можно принимать, а можно и не принимать за оскорбление. Это был удар, рассчитанный и глубокий, прямо в сердце. Подобные фразы всегда глубоко задевали Эштон, ибо подразумевалось, что она не полноценная женщина, какие бы слова доктор ни говорил ей сегодня утром. Она не в состоянии сделать то, что большинство женщин делают, даже не задумываясь об этом. Она не способна зачать. Во всяком случае, ей это никогда не удавалось. Если не считать одного случая. Но Алессандро не знает об этом. Она никогда ему не говорила. И не скажет никому. Она была уверена в этом. Кенделлы зря не болтают.
Алессандро медленно повернул голову и вновь посмотрел на нее.
– Ты не плачешь за своими черными очками, tesoro? He собираешься устроить мне сцену?
Эштон закусила губу, чтобы остановить слезы, которые уже были на подходе.
Он потянулся и похлопал ее по руке.
– Вот и хорошо. В конце концов, ты графиня Монтеверди. Даже если не в состоянии родить ребенка, который мог бы носить мою фамилию.
Хэнк Шоу редко ходил в «Морской клуб». Когда-то он потратил несколько лет, пытаясь проникнуть в него, заискивал перед покойным тестем, общался с нужными людьми, делал благотворительные взносы в их фонды, сносил пренебрежительное отношение и оскорбления. Не один раз он в ярости хлопал дверью, подслушав сказанные в его адрес слова: «ННКД – не нашего круга, дорогая». Самое смешное заключалось в том, что женщины, которые называли его ННКД в присутствии своих друзей, считали, что он вполне их круга, когда оставались с ним наедине. Несколько женщин, сидящих сейчас возле бассейна, подтвердили это, снизойдя до посещения его спальни.
Хэнк Шоу еще раз окинул взглядом террасу. К числу тех женщин не относилась Эштон Кенделл. Она и наедине с ним оставалась столь же холодной, как и на публике. Не меняло дела даже то, что он входил вправление ее семейного фонда и пожертвовал пятнадцать миллионов долларов. И то, что он неоднократно использовал всю мощь своей империи СМИ, чтобы замять очередной скандал вокруг ее кузена Спенсера. Однажды это был иск о признании отцовства со стороны пятнадцатилетней девушки, хотя, если быть справедливым по отношению к Спенсеру, девица выглядела гораздо старше. Потом он отравился слишком большой дозой наркотиков в Саут-Бич-клубе. Однако вмешательство Хэнка не произвело впечатления на Эштон. Естественно, это не могло не вызывать у него досады.
Что толку говорить себе, что ему понятна причина такого поведения графини. Он не был человеком ее круга. И не был ее наемником. Он был чем-то средним, новой породой, которую она не понимала и которой не могла управлять. Хэнк знал: ее пугало именно это, однако легче от этого не было!
Не помогало Хэнку и напоминание о том, что она некрасива, что он укладывал в постель десятки прекраснейших женщин и даже был женат на красавице. Однако ни одна из этих женщин не обладала таким изяществом, таким лоском, которые были выпестованы не одним поколением людей, обладающих деньгами и властью. Даже бывшая жена Хэнка не могла соперничать с Эштон Кенделл в этом отношении. Что бы ни говорил он о старых и новых деньгах, разница все-таки была. Сейчас Шоу имел деньги, власть, возможности, однако понимал, что от него бессмысленно требовать лоска. Его дети будут уже другими, если, конечно, у них будет достойная мать.
– Твой не слишком тайный воздыхатель снова не спускает с тебя глаз, – сказал Алессандро.
Эштон сумела взять себя в руки и, проследив за взглядом мужа, увидела сидящего в одиночестве за столиком Хэнка Шоу. Алессандро был прав: Хэнк Шоу упорно смотрел на нее, и Эштон с трудом удержалась от того, чтобы не поежиться под его взглядом. Она уже не в первый раз чувствовала себя неловко. И не могла понять причины, потому что обычно ей нравилось, когда мужчины пялились на нее или по крайней мере на ее тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89