Но подсознательно она избегала этих объяснений.«…Вчера, проезжая по узкой косе Кралингенского озера, где старые ветряные мельницы все еще машут ветхими крыльями, а в воздухе стоит острая смесь ароматов имбиря и ванили с тяжелым запахом близлежащих болот, я вдруг явственно ощутил, что для меня нет ни времени, ни пространства – а только бездонная яма, в которой беспомощно барахтаюсь, не имея опоры. И сначала мне стало страшно, но потом – легко и грустно. Ведь никакая смерть не имеет смысла, потому что она – просто исчезновение силы. Исчезновение до такой степени, что уже невозможно напомнить о себе. И кто оценит наши силы? И кто увеличит, кто уменьшит? А ветер с Остершельде вертит и вертит рыжие крылья мельниц, вертит уже пятый век…»Это последнее письмо пришло из Роттердама и было написано каким-то спотыкающимся почерком, вероятно, за ресторанным столиком, наспех, поскольку бумага была не с гостиничным грифом, а вырвана из блокнота. Мэтью давал вечером двадцать второго свой последний концерт в знаменитом Арт-маркете на площади Шоубург, напротив только что построенного культурного центра «Де Делен», являвшего собой феерическое переплетение ажурных конструкций, похожее не то на «чертово колесо», не то на автомобильную развязку. После этого концерта Мэтью Вирц отправлялся в Амстердам, откуда люфтганзовским рейсом должен был вылететь домой. * * * Эти последние дни Пат прожила как в бреду. Она едва вспомнила, что все-таки нужно позвать Жаклин и убрать пришедший в полное запустенье дом. Кроме того, ей, весь этот месяц евшей в основном на студии или в близлежащих ресторанчиках, захотелось устроить Мэту праздничный ужин, и вечерами, после беспрерывных предрождественских съемок, она моталась по европейским магазинчикам, стараясь купить что-нибудь необычное, например, горный сыр для настоящего фондю. Но, окрыленная предстоящим возвращением возлюбленного, Пат ничуть не ощущала себя усталой, наоборот, она словно летала и успевала много, как никогда.Жаклин пришла вечером накануне приезда, и за какие-нибудь три часа ее маленькие проворные ручки превратили заброшенное жилище в уютный дом. Только второй этаж Мэта был оставлен в полной неприкосновенности, словно он только вчера отмечал там свой гастрольный контракт.А ближе к полуночи они вдвоем сели у телевизора и принялись щелкать каналами в надежде хотя бы в каких-нибудь выпусках новостей увидеть прощальный концерт Мэтью.– Ах, какая ты счастливая, Пат! – щебетала, очаровательно неправильно выговаривая английские слова и отхлебывая крепчайший кофе, маленькая француженка. – Мэтью Вирц скоро станет известен не меньше Джимми Дэвиса, ведь у него не голос, а мед! А правду говорят, – вдруг посерьезнела Жаклин, – что все они курят дурь или еще что похуже?И тут же Пат ощутила, как привычная дурнота снова подкатывает к горлу.– Подожди, я пойду сварю еще кофе, пробормотала она и ушла на кухню. Там девушка присела на ярко-красный пластмассовый стул и задумалась. Неужели этот страх перед наркотиками никогда ее не отпустит? Но ведь траву курят тысячи, десятки тысяч людей. И Мэт никогда не скрывал от нее своего пристрастия к марихуане. И это гораздо лучше, чем страшные запои, которые она видела у многих на студии. И ребенок, как говорит врач, развивается совершенно нормально. Почему же от одного упоминания о наркотиках ей становится просто физически плохо?– Пат, где ты? Тут вашего Шерфорда показывают! – Жаклин, благодаря общению с Пат, знала всех выдающихся людей телецентра. – Он подписывает какие-то бумаги с «Бразерс Рекордс», говорят, проект века!Но Пат, не слушая болтовни Жаклин, все пыталась убедить себя только в одном: надо потерпеть до завтра. Еще сутки – и Мэт будет тут, все разъяснится, и начнется новая прекрасная ЖИЗНЬ.Француженка ушла поздно, чуть ли не силой загнав ее в постель, и всю ночь сквозь тревожный сон Патриция Фоулбарт чувствовала, что над Трентоном валит и валит густыми хлопьями снег. * * * Наутро снегу оказалось так много, что Пат минут пятнадцать провозилась с машиной, выводя ее на дорогу. Но когда уже можно было ехать, внезапная сильная тянущая боль свела ей низ живота. Побледнев до синевы, Пат откинулась на сиденье и застыла, надеясь, что боль сейчас утихнет. И действительно, через несколько мгновений спазм прошел, Пат вытерла со лба испарину и снова потянулась к рулю – но вдруг что-то нежно, с опаской, но властно и настойчиво повернулось в ней. Ребенок зажил своей, неподвластной ей жизнью! И это произошло именно в день приезда Мэта! Это будет ее лучший рождественский подарок! Сегодня вечером она еще не скажет ему об этом, но завтра, завтра, когда вспыхнут на их новой синтетической елочке волшебные огни, она возьмет его смуглые пальцы и положит себе на живот, и малыш обязательно откликнется на это прикосновение, и Мэту станет легко и радостно, как и ей сейчас…Пат так разволновалась, что решила не ехать сегодня на работу, благо двадцать третье число всегда оставляли практически свободным, имея в виду адский нон-стоп всей следующей недели.Осторожно вылезя из машины, Пат медленно вернулась домой и, не раздеваясь, позвонила Кейт.
– Кейт, милая, вы не будете очень против, если я не приеду сегодня? Я неважно себя чувствую, – Пат и правда ощущала во всем теле странную тяжесть и скованность, – наверное, простудилась на лыжах. А монтажные листы проверит Мак-Клар, я с ней сама договорюсь.– Разумеется, Патриция. Но вас с утра искал Шерфорд. Сейчас он в банке, что ему сказать?– Я свяжусь с ним через пару часов. Спасибо вам, Кейт.– Не оставляйте нас надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84