.. я улыбнулся Элуре, сел рядом с ней и стал
глядеть на огонь.

У нас, в Обитаемом Мире, считали Трехлуние самой недоброй порой.
Когда на небе все три луны, и ночи полны их ярким обманным светом,
исчерканы и запутаны их тройными тенями, сиди лучше дома и не выходи за
порог - иначе тебя не минует беда.
А здесь, на равнине, Трехлунье прекрасно. Цветная, сияющая, веселая
ночь лежит над веселой разноцветной землей, и гладкие воды реки
перекрещены радостными лучами. Какое-то беспокойство, тревога - но
радость. Тревога - и радость. Нет! радостная тревога!
Уснула только Илейна - мы, трое, не можем спать. Сидим над погасшим
костром, и ночь облекает нас своим беспощадным, заманчивым беспокойством.
И так непонятно, что в этой веселой ночи сейчас идет война не на жизнь, а
на смерть. Что многим не придется увидеть утра...
- Фоил, - тихо сказала Элура. - Где он сейчас? Что с ним?
- А куда он ушел? - спросил Норт. - Вы все меж собой. Хоть бы что
сказали!
- Я думала, ты догадался, - сказала Элура. - В Трехлуние рунги-самцы
всегда дерутся.
- Рунги? Тьфу-ты! - сказал он, - я и забыл! Так он же совсем телок.
- Он взрослый, - тихо сказал Ортан. - Он должен драться.
- А не сказать, чтоб у вас тут тихое место! И дерутся, и охотятся...
Ортан, - сказал он, - ты мне вот что объясни: что я такого наделал? Почему
тебе можно убивать, а мне нет?
- Нельзя оружием, - тихо ответил Ортан. - Мечом слабый убьет
сильного, глупый - умного. Сообитанию так не нужно. Нужно, чтобы выжил
сильный или умный. Для того и хищники, чтоб живые не вырождались.
- Ага! Нечестно, по-вашему! А это честно: всей стаей на одного?
- Да, - твердо ответил Ортан. - Если ты сильный - ты заставишь их
отступить. Если быстрей - убежишь. Если умный - спрячешься там, где тебя
не достанут. А если не сможешь - значит, ты слабый, тебе незачем жить.
- Ну и подлый же у вас закон!
- Наши законы были не лучше, - сказала Элура. - Знаешь, Норт, в этом
есть хоть какой-то резон. Наши войны съедали как раз лучших. Сильные,
смелые, умные - они умирали, а какой-нибудь хилый трус мог пережить их
всех.
- Ну и что? Наплевать на все наше и самим быть как... как звери?
- Нет, - тихо сказала Элура. - Мы не сумеем.

А наутро они ушли от реки. Никому до них больше не было дела. День
затих в терпеливом и радостном ожидании, даже ветер заснул, даже птицы не
пели, и не брызгала из-под ног травяная мелочь.
Они рано устроились на ночлег - в первом же пригодном для этого
месте, что-то наспех поели и заснули, как по приказу. А потом проснулись -
тоже как по приказу.
Ночь Трехлуния встала во всей красе: чуть надкушенный диск
серебристой Мун, золотистая четвертушка Фебы и невинный розовый серпик
Офены осветили небо трехцветным огнем, перепутали и смешали трехцветные
тени, растворили тревогу в сияющей тишине.
Руки встретились, пальцы сплелись, жар растекся по телу, и они,
вдвоем, побежали прочь от костра.
Они мчались, летели, плыли, и безумная ночь летела вокруг; сладкий
лепет любви, жаркий трепет желания, воздух, словно огонь, он обжигает
грудь, он обнимает тело тяжелой истомой.
Пламя, трехцветное пламя, сладкая боль желания - и она вдруг поняла,
что срывает с себя одежду. Руки, губы, холод травы, тепло его тела; она
вскрикнула и засмеялась, освободившись от обидного своего, постылого
девства.
И они бежали опять, и падали, и свивались, растворяясь в тепле, в
пламени, в жаркой истоме, а безумная ночь все длилась и длилась, обнимая,
сжигая их, торопя.

В этот день они никуда не ушли. Этот день был просто преддверием
ночи, и они ее ждали без нетерпения: тихая дрема, прикосновения, взгляды,
мысли, слитые, как тепло обнявшихся тел.
Что-то ели, не чувствуя вкуса, отвечали, не слыша, словно их
разделили стеклянной стеной: Норт с Илейной с одной стороны, Элура и Ортан
- с другой, и от этого общая радость их только полнее.
А когда наступила ночь, они встали и разошлись, каждый в свое - в
единственное! - Трехлуние. И опять понесла их безумная ночь, распаляя,
обманывая, торопя, и с лихвой выполняя все обещания.
...А наутро под вечер последнего дня запрета они все-таки добрались
до моря.

Они не сразу увидели море. Черная роща вздыбилась впереди, и Ортан
чуть крепче стиснул ладонь Элуры.
- Брачные угодья! - сказал он чуть слышно. - Тихо! Я должен запеть
прежде, чем нас услышат!
И он опять ушел в темноту, и сухие, короткие мысли-приказы повели их
сквозь спящий лес.
И вдруг пение птицы? голос флейты? чистый серебряный звук родился
вдали. Так бы звучал лунный свет, обрети он голос.
- Лорны! - молча сказал ей Ортан, и она чуть слышно шепнула Норту: -
Это лорны. Молчи!
След в след, настороженно и бесшумно шли они по неподвижному лесу, и
серебряный голос был уже не один. Чистые, раздельные, прозрачные, как
хрустальные нити, свивались и развивались звенящие голоса, взмывали в
безумное небо, рушились вниз, текли, уходили и возвращались. Прозрачная,
радостная печаль, звенящая, обреченная радость. Любовь - это смерть, и нет
надежды тому, кто любит. Любовь - это жизнь, и не дано воскрешения тому,
кто не смог полюбить. Люби - и умри, люби - умри и воскресни. Приди, приди
- и люби, приди - обрети свою смерть и свое воскрешение!
- Стойте! - мыслью велел ей Ортан и вернулся из тьмы. - Ждите! -
велел он мыслью и вышел из чащи. И голос его, глубокий, сильный и звучный,
как темная птица влетел в перезвон серебряных птиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31