И была уверена: большинство сходят при этом с ума и хотят, чтобы этого не было. Но я чувствовала (может, и все так чувствуют), что в моем случае все гораздо хуже.
Я подозревала, что, если какая-то ветреная и легкомысленная девица, типа Клер, залетит в семнадцать, все только слегка вздохнут и покачают головой со словами «О, Клер», поскольку подобного поворота событий можно было ожидать.
Но я-то хорошая девочка, мамино и папино утешение, единственная дочка, на которую они могут смотреть без мысли: «Что я сделал(а) не так?». Я просто не могла представить, как пойду и сообщу маме это шокирующее известие. Тут я представила, что придется рассказать и отцу, и вся съежилась от страха. Эта новость убьет его, я знаю.
Меня охватила паника. Залететь – это самая ужасная вещь, которая только могла случиться. Внутри нашего мирка, населенного людьми среднего класса, хуже подростковой беременности не придумаешь. Я металась, словно зверь, попавший в капкан, сердце разрывалось на части, еще хуже становилось от понимания, что какой бы выбор я ни сделала, это повлечет ужасные последствия, с которыми придется жить до конца дней. Выхода не было. Все варианты были кошмаром. Как я смогу родить ребенка и отдать его в чужие руки? Моя душа будет болеть, когда я стану думать, как он там растет, счастлив ли он, заботятся ли о нем новые родители, и сильную ли травму я нанесла ему, отвергнув. Но мне страшно было подумать о том, чтобы родить ребенка и воспитывать самой. Как я буду заботиться о нем? Я ведь школьница, я молода и ничего не могу, недостаточно зрелая, даже чтобы позаботиться о себе, не говоря уже о беспомощном маленьком человечке. Как и Шэй, я почувствовала, что в этом случае моя жизнь закончится. Все меня осудят: соседи, одноклассники, вся моя большая семья. Они будут обсуждать меня и насмехаться над моей глупостью. И скажут, что я получила по заслугам.
Через пятнадцать лет это не кажется мне такой уж катастрофой. Все это можно было бы пережить. Я могла бы родить ребеночка, заботиться о нем и в конце концов худо-бедно продвинуться и по карьерной лестнице. И мои родители смирились бы с этим событием и свыклись бы с этой мыслью. Более того, они полюбили бы малыша, своего первого внука. На самом деле, по прошествии лет я видела, что люди могут пережить и более ужасные события, чем незаконнорожденный ребенок у своей самой примерной дочки. Кейрон Бойлэн, паренек с нашей улицы на пару лет младше меня, разбился на мотоцикле, когда ему было восемнадцать. Я была на его похоронах. Его родителей было не узнать. Отец буквально обезумел от горя.
Но тогда мне было всего семнадцать, и я не знала ничего из этого. У меня не было жизненного опыта, я не умела отстаивать свое мнение и идти наперекор чужим ожиданиям. Я не могла рационально мыслить. Меня обуял страх, от которого по ночам я просыпалась каждый час. Он превратил мою жизнь в ночной кошмар.
Мне снились младенцы. В одном из снов я несла малыша, но он был из чего-то, типа свинца, поэтому нести было тяжело, но я пыталась. В другом сне у меня был ребенок, но у него была голова взрослого. Он разговаривал со мной, обвинял меня, подавлял меня силой своей личности. Меня постоянно тошнило, но я не была уверена, от беременности ли это или от страха, ее сопровождавшего.
Шэй продолжал талдычить, что я могу на него положиться, что бы я ни решила, но я-то знала, чего он хочет. Он ни разу не сказал прямо, и хотя я не могла облечь это в слова, но ненавидела ощущение, что я одна ответственна за чудовищное решение. Я бы предпочла, чтобы он кричал на меня, чтобы я быстро поехала в Англию и все уладила, вместо того чтобы вести себя заботливо и по-взрослому. Хотя он выглядел как мужчина и был главой семьи Делани, мне стало ясно, что он, возможно, не настолько зрелый, как кажется. Он просто играл такую роль. И хотя мы были не разлей вода, у меня возникло странное ощущение, что Шэй от меня отказался.
Через три дня, после того как я сделала тест, я сообщила новость Эмили и Шинед. Они были в ужасе.
– Я знала, что с тобой что-то происходит, – сказала мне бледная Эмили. – Но я думала, что ты просто волнуешься из-за экзаменов.
Они без конца качали головами и восклицали «Господи!» и «Не могу поверить!», пока я не попросила их заткнуться и посоветовать, что делать. Ни одна из них не стала убеждать меня оставить ребенка. Обе считали, что избавиться от него – самое лучшее (или, по крайней мере, не самое плохое) решение. Их глаза были полны жалости и облегчения, что это происходит не с ними, и я снова захотела, чтобы это был всего лишь страшный сон, чтобы проснуться и дрожать от радости, что все это мне лишь приснилось.
Они решили, что лучше всего пойти к Клер, которая училась на последнем курсе в университете и во весь голос кричала о правах женщин и о том, что все священники – ублюдки. И правда, она так распиналась о правах женщин, что мама часто вздыхала:
– Клер забеременеет и сделает аборт, только чтобы доказать свою правоту.
Я рассказала сестре о своем состоянии. Она была поражена. В других обстоятельствах это могло бы меня позабавить, но тогда было не до шуток. Клер плакала, и кончилось все тем, что я сама утешала ее.
– Как печально, – рыдала она. – Ты же совсем молоденькая.
Через своего куратора из службы социального обеспечения Клер раздобыла для нас с Шэем информацию, и неожиданно легко мы все организовали. Тяжкий груз свалился с моих плеч. Мне не придется рожать этого ребенка и сталкиваться со всеми последствиями. Но меня обуяла куча новых ужасных тревог. Я была воспитана как католичка, но каким-то образом умудрилась избежать всех тех страхов и чувства вины, которые сопровождают нашу религию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136