– Вам нехорошо? Она молчала.
– Это ваш родственник? – в голосе дежурной чувствовалось ненаигранное сочувствие.
Эллен закусила губу, сдерживая рыдания. Покачала головой:
– Нет, просто знакомый.
– Вы, видно, очень с ним дружили? Эллен кивнула. И едва слышно произнесла:
– А где… ну, вы понимаете… – Слово не выговаривалось, хотя вертелось на языке.
– В морге.
Она медленно отошла от столика дежурной.
Резкий звонок – телефон стоял прямо у двери операционной – вывел их из полудремы. Рон вскочил, покосившись на Милта. Опять звонит, а ни одной сестры поблизости. «Милт, послушайте», – хрипло прошептал Майкелсон.
Тот не возражал. «Да?» С минуту он держал трубку, внимательно слушая. «Это Милт Шульц, доктор Вандерманн… А они все там, внутри».
– Где он, Господи? – умоляюще шептал ему Рон.
Милт только отмахнулся.
– Метро? – переспросил он. – Ну да, экспрессом, линия Д, остановка есть прямо рядом с клиникой… Как до Бродвея доберетесь, пересадку сделайте, станция «Лафайет»… да-да, шестая линия, которая по Лексингтон идет… Только вот что, доктор, по выходным там интервалы большие.
Он повесил трубку, обернулся. Рон с выражением ужаса накинулся на него, прошипел:
– Какого хера он там мудохается?
– Сам не пойму, что такое случилось. Только едет он сюда не машиной, а в метро.
Как заведенная, Эллен медленно брела пыльными подвальными коридорами больницы. Было неясное ощущение, что все это ей уже приходилось видеть. Когда-то она тут вроде бы побывала, только не вспомнить, когда.
Свернула направо, в глаза бросилась крупная надпись «Морг».
Дверь была открыта. У входа сидел служитель и, чавкая, поглощал вишневый торт. С набитым ртом взглянул на нее, не отрываясь от тарелки.
– Я насчет Джелло, – выдавила она из себя.
– Чего?
– Джелло.
– Какого еще джема? Дерьмо собачье этот джем, а вот когда вишни кладут настоящие, – он повертел на вилке кусочек торта, – то это в аккурат для меня.
Эллен чуть не охватил приступ истерического хохота. Какой-то сплошной абсурд, не прекращающийся с той самой минуты, как она переступила порог больницы.
– Сегодня утром вам доставили…
– Ну и что?
– Можно посмотреть?
– Что, на мертвяка полюбоваться заявились? – Гомес, опять приступивший к своему пиршеству, с любопытством на нее поглядывал.
– Понимаете, этот человек… то есть он был… – голос ее задрожал. – В общем, я очень его любила. Можно на него взглянуть?
Он пожал плечами, отложил вилку – какое-то дурацкое нынче выдалось воскресенье! – и повел ее вдоль стены из нержавеющей стали, напоминавшей какой-то огромный секретер. Выдвинул ящик внизу. Грохот железа о железо гулко отозвался под сводами, в лицо Эллен ударило холодным воздухом. Она еле распознала очертания тела, прикрытого испачканной белой простыней.
– Пожалуйста, а я вам не стану мешать, – и Гомес вернулся к торту.
Она, медленно переступая, подошла к ящику. Из отверстия в стене тянуло арктическим холодом. Собравшись с силами, Эллен откинула простыню.
Лицо было такого серого безжизненного цвета, что седая щетина почти не обозначалась на нем. Глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, словно он сейчас заговорит.
– Джелло, милый мой, – прошептала она, – прости меня, если можешь.
По щекам ее ручьями текли слезы, капая на его веки, на лоб. Краешком простыни она пыталась их стереть.
Майкелсон уткнулся лицом в ладони – ну просто воплощенное отчаяние.
Милт с отвращением разглядывал своего шефа.
– Ну хватит, Рон, хватит, даже его собственный сын воспринимает все спокойнее, чем вы.
– А чего ему волноваться? Ему наследство досталось, а я потерял десять миллионов, десять, вы понимаете?
– Но мы же знали, что успех не был гарантирован.
– Да, только ведь почти все уже получалось, – Рон никак не мог смириться с тем, что произошло. – Так все тщательно продумали. Этого, который с павианами, нашли, сердце тоже…
– Ну что теперь делать, никто же не мог предусмотреть, что старичка прямо на столе еще один инфаркт хватит, пока Вандерманн пытался в схеме метро разобраться там, в Гарлеме.
– Это вы ему неправильно объяснили, вы, никто больше.
– Вот что, не моя вина, если он велел вскрывать япошку, а сам в метро не на тот поезд сел. Я же ему ясно объяснил: линия Д, потом шестая, по Лексингтон идет. Если он свою остановку проехал, при чем тут я.
– Это была ваша обязанность организовать перевозку сердца.
– А, пошел ты! – Милт почувствовал, что довольно с него терпеть истерики Майкелсона. – Я что, на руках должен был его сюда доставить?
– А я знать не желаю! – орал Рон. – Ваша это обязанность, вот и все.
– Нет, Рон, никакая не обязанность. Я должен с актерами работать, помогать им – по крайней мере, так всегда было.
– На хер мне нужны эти актеры! Они же у нас только приманка.
– Ах вот что, значит, главное студиями торговать да еще всяким говном на лотках? – Милт сам чувствовал, что говорит, как Билл, уволенный год назад, но уже не мог с собой справиться.
– Ах ты, говнюк недоделанный! – окрысился на него Рон. – А того не сообразил, что такие деньги сделать, это сколько надо актеров в клиенты заманить?
– Интересы у нас разные, Рон.
– Разные интересы?
– Вот именно, и значит, нам не сработаться.
– Не сработаться! – Рон был искренне возмущен. – Сколько лет деньги греб с агентства лопатой, а теперь, выходит, не сработаться?
Милт вдруг весь напрягся.
– Да я и пробовать больше не стану.
– Ну и говнюк.
– А ты просто говно.
– Я никому не позволяю так с собой разговаривать. Вы уволены!
– Меня нельзя уволить.
– Еще как можно!
– Нет, нельзя, потому что я увольняюсь сам.
Глава XXIV
Мэрион открыла дверь с первого звонка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97