Ты либо целуешь меня, либо посылаешь спать, либо отвечаешь по-русски, – зло кричала она. – Что значат твои последние слова?– Не помню, что я сказал…– Меньше знаешь, крепче спишь, – с трудом выговорила Милли.– Это русская пословица. Она означает – чем меньше знает человек, тем крепче он спит.Леонид казался скорее измученным, чем сердитым. Она впервые увидела, чтобы человек выглядел таким одиноким.– А если я хочу знать?Но Леонид вышел, не дожидаясь конца ее вопроса, и как будто запер дверь, хотя он этого не делал.А Милли мысленно перебирала события злосчастного вечера и всего, что она знала о Леониде. Постепенно в памяти ожили штрихи, которые, как еще редкие капли дождя, предвещают шторм: испуг Анники и остальных, когда она назвала город его детства, его неожиданный приезд в Австралию, его полную растерянность, когда она говорила о доме.Она поняла, что не задала ему главный вопрос: когда умерла его мать?Милли нашла Леонида стоящим у окна. Неподвижный, напряженный, более красивый, чем любая модель в классе рисования. Видно было – ему больно, невыносимо больно. Милли чуть не заплакала.При ее приближении он не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул.– Сколько тебе было лет?Ей не пришлось уточнять вопрос. Он закрыл глаза, он понял. Долго, очень долго Милли ждала его ответа.– Три года.– И когда ее не стало, твоя семья… – Милли очень хотелось, чтобы Леонид, прервав ее, сказал, что она ошибается в своих предположениях. – Они… Ты стал жить у них?– Они были очень бедны, и у них были дети. Они не могли лишать их пищи. Ты не понимаешь, что значит бедность…Он не упрекал, не пытался вызвать жалость. Милли поняла – он просто констатировал факт. У нее дрожали губы от ужаса, она употребила все свои силы, чтобы не заплакать. Милли не знала русского, но ей вдруг все стало понятно…Она мягко положила руку на плечо Леонида.– Детский Дом не город… да? Это детский приют? Тебя туда отдали?– Нет. – Он взглянул на Милли – вернее, в этом направлении. Глядя на нее, он не фокусировал взгляд. Голос его был спокоен и бесстрастен.Милли слушала его, смотрела на его сжатые губы, и ей казалось, что ее опускают в кипяток – болела каждая клеточка ее тела.– Перед смертью мама долго болела. Она была так слаба, что пришлось поместить меня в дом малютки. Потом, когда мне исполнилось четыре, меня перевели в детский дом.В этот момент Милли ничего не могла сказать. Возможно, позже она задаст ему миллион вопросов, но в этот момент…– Твое предположение неправильно – не ревность и зависть. Я знал, у них не было другого выбора.– Я не понимаю.– Ты и не можешь понять. Лучше, если ты уйдешь…– Почему ты так хочешь, чтобы я ушла?Потому что ты все равно когда-нибудь уйдешь.Леонид не произнес этого. Он смотрел на ее лицо, видел распухшие от слез глаза. Он корил себя за то, что причинил ей столько страданий, что из-за него на этом прекрасном лице, всегда готовом засиять улыбкой, застыло такое горестное выражение. Как же он умудрился испортить совершенство?..– Лучше иди спать.Милли не собиралась возражать. Она уважала его желание, продолжить разговор сейчас было невозможно.– Мне жаль, – эти слова шли из самой глубины ее сердца. – Мне ужасно жаль, что тебе пришлось пройти через все это.Она повернулась, чтобы уйти, но передумала и потянулась, чтобы поцеловать его на ночь. Простой дружеский поцелуй, выражающий ее тепло и расположение – самые невинные намерения.Только он был не другом.Возможно, поэтому ощущение его губ погрузило ее в мечту. Поцелуй затянулся. Какое блаженство чувствовать эти губы, закрыть глаза и прогнать из памяти все ужасы его детства. Но сладостное забытье сменилось ужасом – он оттолкнул ее от себя.– Сейчас… я просил тебя уйти не потому, что сержусь, понимаешь? – хриплым, прерывающимся голосом сказал Леонид.– Да.Милли понимала.Она очень хорошо понимала, что он имеет в виду.И очень хорошо понимала, что делает, когда предложила ему другой способ успокоиться.– Если скажешь, чтобы я осталась, я останусь, – ее голос звучал незнакомо даже для нее самой.Необычная смелость предложения, но не только для Леонида, но и для самой Милли.Ей не хотелось еще раз переживать его кошмары, лежать одной в постели, оплакивая его прошлое. Она видела – Леонид хочет ее, но боится прикоснуться к ней, потому и отталкивает, хотя их тела рвутся друг к другу.Трудно идти на ногах, сделавшихся похожими на желе, но Милли очень старалась. Дверь в спальню оказалась очень далеко, она маячила впереди в каком-то зыбком тумане.Туда сложно добраться, но если он снова велит мне уйти – я осилю этот путь.Леонид не сказал.Он вообще ничего не сказал. Вместо слов он прижался губами к ее рту в поцелуе, безумном и страстном, лишившем ее дыхания. Этот поцелуй даже причинял ей боль, но какую восхитительную боль! Леонид крепко прижимал Милли к себе, но ей хотелось прижиматься к нему еще крепче, еще теснее. Полотенце, обернутое вокруг нее, упало с ее плеч, она старалась стянуть с Леонида рубашку, чтобы чувствовать его кожу своим обнаженным телом.Он целовал ее так яростно, словно порвались какие-то цепи, словно он вдруг освободился от оков и торопится воспользоваться неожиданной свободой. Губы его торопились узнать, что изменилось в ее теле за время их разлуки. Целуя, он невнятно бормотал:– Весь день я был так жесток с тобой…Ох, как жесток…Сильные руки обняли ее талию, Леонид поднял Милли так, что они оказались вровень и ее ноги обвились вокруг его спины. Милли утратила смелость, потому что столкнулась с неизвестным, ее сексуальный опыт, который исчерпывался единственной ночью, не подсказывал, как быть. Выручил Леонид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32