– Мы истратили чуть больше трехсот фунтов, включая стоимость самого дома. Нам только кажется, что мы купили много, потому что до этого у нас всего было слишком мало.
– Но какие у тебя планы по расширению каменоломни? – спросила она. – Как много придется потратить денег на это?
– Я пока что точно не знаю. Я думаю над этим. Но, конечно же, я не буду рисковать. Мы никогда не будем больше бедными, если тебя это пугает. Если мои планы осуществятся, все будет как раз наоборот. Пройдет время – и кто знает? – мы станем богатыми.
Нэн, улыбаясь, смотрела на него некоторое время. Взгляд был довольный и счастливый, но было в нем что-то еще, как будто она хотела что-то выяснить.
– Есть какие-то причины, почему ты хочешь стать богатым? – спросила она. – Что-то связанное с определенным человеком?
– Это не имеет никакого отношения к Джинни Тэррэнт, если ты на это намекаешь.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Я думала, что тебе хочется этого – быть с ней на равных.
– Я не влюблен в Джинни Тэррэнт. Я уже говорил тебе это.
– Ты говорил, что не позволишь себе этого.
– Да? Хорошо. Это то же самое.
– Если это не имеет никакого отношения к Тэррэнтам… почему ты хочешь быть богатым?
– Потому что, – сказал Мартин с оттенком нетерпеливости, – это намного лучше, чем быть бедным.
– Мартин, – сказала Нэн.
– Что?
– Прошло уже шесть недель с тех пор, как похоронили отца. Не думаешь ли ты, что настало время взять инструменты и выбить его имя на камне рядом с маминым.
– Я был очень занят. Ты же знаешь. И я сомневаюсь, что его самого это волновало бы. Когда он поставил камень на могилу матери, прошло больше года со дня ее смерти.
– Это потому, что он ждал, когда осядет земля на ее могиле.
– Тогда мне тоже лучше подождать год, чтобы земля успела осесть.
Однажды, когда Мартин вернулся домой из Роуэлла, Нэн протянула ему письмо. Его принес слуга из Ньютон-Рейлз. Оно было от Кэтрин Тэррэнт с выражениями соболезнования по поводу смерти его отца.
«Прошу прощения, что не написала раньше, но мы с отцом были в отъезде, навещали друзей в Шроншире и Уэльсе, и услышали о несчастном случае в каменоломне лишь вчера, когда вернулись. Мой отец присоединяется ко мне в выражении соболезнования Вам и Вашей сестре в связи с Вашей потерей, и мы также надеемся, что Ваша нога благополучно зажила.
Джинни пока осталась в Лаголлене, а Хью путешествует по Шотландии с другом, но они вернутся через две или три недели, и я надеюсь, что Вы сдержите свое обещание и навестите нас всех.
Искренне Ваш друг, Кэтрин Тэррэнт».
Мартин протянул письмо Нэн, и она прочитала его вслух.
– Как мило с ее стороны написать нам. Ты навестишь их?
– Не знаю. Я подумаю.
– Но ты ответишь на письмо?
– Да, конечно.
Работа над часовней в Роуэлл-Кросс была закончена незадолго перед Пасхой. К тому времени была оформлена покупка коттеджа, и Мартин с Нэн переселились туда.
Апрельским вечером они впервые обедали за новым столом красного дерева, сидя на высоких стульях тоже красного дерева, обитых зелено-золотистой парчой; они ели с бело-зеленого фарфора и оглядывали всю эту роскошь.
Погода была теплой и солнечной; одно из окон было широко распахнуто, и в комнату врывался воздух, напоенный благоуханием цветущих растений.
– Ты можешь поверить в то, что это мы?
– Нет. Это, должно быть, кто-то другой.
– Как меняется вкус чая, если его пить из фарфоровых чашечек…
– Он становится еще лучше, – заметил Мартин, – если его помешать серебряной ложечкой.
– Так чудесно, что здесь рядом с нами живут соседи.
– Они кажутся дружелюбными.
– Да. Миссис Бич так помогла мне… Так же и миссис Колн, которая живет через дом от нас… Они говорят, что надеются, что мы будем здесь счастливы.
– Ты думаешь, что так и будет?
– Что за вопрос!
– У тебя действительно будет большая компания. Возможно, она тебе покажется даже слишком большой.
– О нет! – воскликнула Нэн. – Ты никогда не услышишь от меня жалобы на это!
Они ничего не взяли с собой из Скарр, кроме недавно купленной одежды да нескольких драгоценных книг Мартина. Ничто остальное не стоило того, чтобы перевозить, как сказал Мартин. И однажды, когда он был в каменоломне один, он вытащил из хижины всю самодельную мебель, свалил ее на старую сломанную телегу и поджег все это. Затем взял самый тяжелый молот и ударил им несколько раз по хижине. Понадобилось лишь несколько ударов, чтобы стены и крыша хижины рухнули, подняв облако пыли. Он стоял и смотрел, как все рушится, дождался, когда крыша завалилась, затем обошел все вокруг и методично закончил работу разрушения.
Через двадцать минут от хижины осталась лишь гора камней и бревен, которые торчали теперь, как поломанные ребра. Он вытащил бревна и бросил их в костер. Груда камней выглядела уродливо и жалко, и он долго свозил их на тачке к склону холма. Сюда сбрасывались все отходы каменоломни, здесь их трудно было отличить от остального мусора.
Вскоре от хижины остался лишь след на скале. Он испытал огромное удовлетворение – даже подъем – и опять занялся костром, который постепенно затухал. Лопатой с длинным черенком он подтолкнул в середину костра недогоревшие бревна. Огонь вспыхнул с новой силой, искры уносились высоко в небо.
Он положил лопату на землю и обошел молчаливую каменоломню. Она больше не была его домом, и он благодарил за это Бога, но она оставалась местом его работы, центром его планов и надежд. Он поднял глаза на скалу, которая нависала над ним, и внезапно его охватило возбуждение. Эта каменоломня была королевством его отца. Теперь она принадлежит ему. Но он намеревался править ею по-другому и уже испытывал нетерпение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118