Разве так ведут себя, когда в жизни наступает крутой перелом?..»
– Фару! – окликнула она его с мрачной печалью в голосе.
– Да, моя Фанни, я здесь. Я слушаю тебя. Ты хочешь, чтобы мы поговорили наедине?
– Фару!..
Она отвергла эту его мягкость и предупредительность, не желая, чтобы с ней разговаривали как с тяжелобольной. Она с удовольствием ударила бы Фару, лишь бы исторгнуть из него что-то невольное, непреодолимое – вспышку, проклятие, жалобный стон…
Фару рискнул положить ей руку на лоб и наклониться над ней, слегка запрокинув её голову. В глубине его больших жёлтых зрачков Фанни прочла желание убедить её с помощью чувственности, но где-то глубоко в них затаилась, как ей показалось, внимательная, трусоватая осторожность… Её злость сразу куда-то пропала, и она повела шеей, отчего его тяжёлая рука скользнула по волосам.
– Фару, послушай… Я сейчас не могу разговаривать с тобой… Ты вошёл слишком рано, понимаешь? Вот именно, ты вошёл слишком рано.
– Тем лучше, – сказал Фару с большим достоинством в голосе. – Моё место здесь. Покончим с этим.
Фанни обескураженно смотрела на него. У неё тоже возникло желание заговорить с ним на языке досадной в этой ситуации доброты.
– Нет, Фару, оставь… Нам с Джейн просто нужно закончить наш разговор и принять сегодня же вечером некоторые… практические решения. Между нами с Джейн не будет сказано ничего такого, что заставило бы нас повышать голос… Не так ли, Джейн?
– Естественно, – подтвердила Джейн.
Она стояла всё на том же месте, немного сзади Фанни, и смотрела внимательным взглядом.
– Хорошо… – согласился Фару. – Что ж… Я не вижу к этому препятствий. Ты не против, если я буду рядом, в своём кабинете? Я могу быть уверен, что ничто из того, что касается нас троих, не станет пищей для чьих-то пересудов? Даже для сплетен прислуги? Абсолютно уверен?..
Он воспользовался этой своей повисшей в воздухе фразой, чтобы медленно, пятясь задом, приблизиться к двери, устремляя то к одной, то к другой женщине свой падающий свысока жёлтый взгляд.
– Да, да, да, – всякий раз отвечала Фанни.
Она нетерпеливо кивала в знак согласия, отчего чёрный жгут её волос в конце концов рассыпался. Она поспешно собрала волосы обеими руками.
Фару внимательно смотрел на осунувшиеся лица женщин, на густую гриву распущенных волос, которую закручивали белые руки… В его глазах промелькнуло предложение мира, которое не могла видеть Фанни, но в нём было нечто такое, что Джейн агрессивно двинулась прямо на Фару.
– Да, можете быть уверены в этом. Но только дайте нам побеседовать наедине.
Фару с натужной улыбкой послушался. Джейн проводила его до самой двери и, закрыв её за ним, вернулась к Фанни, которая заканчивала приводить в порядок волосы.
– Вот так, – сухо сказала Джейн.
– Да… – удручённо вздохнула Фанни. – Вот так. Она беспомощно уронила руки вдоль туловища.
– Отдохните, Фанни. Спешить некуда.
Фанни вернулась в своё кресло возле камина и устроилась поближе к огню. Появление горничной заставило Джейн сесть и начать просматривать почту Фару и бумаги из «Писательского общества»; она притворилась, что разбирает их. Горничная прошла через гостиную в обратном направлении, неся смокинг и бельё Фару.
– Он уходит, – сказала Фанни вполголоса.
– Да, – сказала Джейн. – Сегодня вечером примерочная репетиция в «Жимназ». Вы идёте?
Фанни не ответила. Она свернулась калачиком в своём кресле, прижав колени к груди, и глядела на пламя. Джейн, едва опиравшаяся о спинку стула, казалось, ждала, что её вот-вот сменят на посту. Она делала пометки в блокноте, похоже, что-то подсчитывала в уме, потом посмотрела на ручные часы.
Около семи часов домой вернулся Жан. Фанни машинально ответила на его «Добрый вечер, мамуля» и не пошевелилась. Но от Жана Фару шёл такой оскорбительный, такой разоблачительный запах духов, что обе женщины одновременно подняли головы.
– Это от тебя так пахнет? – спросила Фанни.
– Как – так, мамуля?
Свои следы помятости на веках, свои блестящие, распухшие и горячечные губы, свою омрачённую падением юность – всё это юноша посвящал Джейн, обращал к ней как упрямое оскорбление. Он зло смеялся и предоставлял ей нюхать эти низкопробные духи, предвещавшие наконец его освобождение, запах другой женщины…
– Иди и переоденься, – приказала ему Фанни. – У нас от тебя сейчас заболит голова.
Он вышел, очень довольный тем, что его поняли и осуждают.
– Подумать только, – сказала Фанни. – Как это гадко выглядит, когда мальчик становится мужчиной… Ещё немного, и он бы привёл её к нам… Так гордится, что у него теперь есть любовница…
– У него, и против меня, – сказала Джейн.
– Это верно.
Обострённое ощущение того, что они остались наедине, позволяло им говорить без обиняков.
– Он делает то, что может, он причиняет себе зло, чтобы больше не любить вас…
– О! Любить меня… Разве что в такой степени, чтобы желать мне зла… Может быть, он уже причинил мне это зло… Я не спрашиваю вас, Фанни, – быстро добавила она. – Если хотите, то, пока мы спокойны, давайте поговорим, поговорим начистоту… Допустим, завтра я уеду…
– Нет-нет, – перебила её Фанни. – Лучше потом, после ужина… Вы же слышите, что уже накрывают на стол.
Джейн долгим взглядом посмотрела на свою подругу.
– Вы хотите, чтобы я поужинала здесь?
– Ну само собой разумеется, – раздражённо сказала Фанни. – Не будем усложнять.
– Хорошо. Вы правы. Я пойду к себе в комнату привести кое-что в порядок. Если я вам понадоблюсь…
Вернувшись, она застала Фанни на том же месте, возле затухающего огня. Она напомнила ей: «Фанни, ужин!» И Фанни, наспех приведя себя в порядок, пошла в столовую, где ещё плавал, слабея, запах духов, принесённый Жаном Фару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50