– Ах, вот и вдова из Малабара.– Не дразните её, – тут же вступается Марта, – в конце концов отсутствие мужа создаёт существенную пустоту.За моей спиной чей-то голос произносит, сильно грассируя:– Никто не спорит, преогромную пустоту.Все дружно громко хохочут. Я смущённо оборачиваюсь, и смущение моё возрастает: я узнаю Клодину, жену Рено. «Только один раз посетить Рено и Клодину– эта супружеская пара слишком сумасбродна…» Из-за того, что Ален относится к ним неприязненно, я всегда глупею и чувствую себя виноватой в их присутствии. А между тем я даже завидую им и нахожу очень милыми этих супругов, которые никогда не расстаются, всегда вместе, словно любовники.Однажды я осмелилась сказать Алену, что совсем не осуждаю Клодину и Рено за то, что они ведут себя как женатые любовники, но он сухо возразил:– Почему вы решили, дорогая, что любовники видятся чаще и любят друг друга нежнее, чем законные супруги?Я простодушно ответила:– Я, право, не знаю…С тех пор мы лишь изредка обмениваемся визитами с этой «сумасбродной парой». Это отнюдь не смущает ни Клодину, которую, впрочем, ничто никогда не может смутить, ни Рено, которого на всём белом свете интересует только его жена. Ален же как огня боится открытых размолвок.Клодина как будто и не замечает, что она – причина всеобщего веселья. Опустив глаза, она спокойно ест сандвич с омаром и во всеуслышание заявляет, что это уже шестой.– Да, – весело бросает Марта, – с такими гостями, как вы, нетрудно и разориться, в вас переселилась душа госпожи Беле.– Нет, всего лишь желудок – единственное, что было в ней хорошего, – отвечает Клодина.– Будьте осторожнее, дорогая, – ехидно произносит госпожа Шесне, – вы располнеете при подобном режиме. На одном из последних вечеров мне показалось, что ваши руки обретают приятную, но опасную округлость.– Гм, – тут же парирует Клодина с набитым ртом, – я искренне желаю, чтоб ваши ноги обладали округлостью моих рук. Поверьте, это бы многих обрадовало.Госпожа Шесне, которую огорчает её худоба, с трудом проглатывает эту пилюлю, у неё так вздуваются при этом жилы на шее, что я опасаюсь небольшого скандала. Но она, лишь смерив бешено-злобным взглядом коротко подстриженную нахалку, молча встаёт. Я также делаю движение, готовясь уйти, но тут же вновь опускаюсь на стул, чтоб не выйти от Марты вместе с этой бесцветной гадюкой.Клодина мужественно принимается за тарелку с пирожными и протягивает её мне (если бы Ален нас увидел!..). Я беру одно пирожное и, наклонившись к Клодине, шепчу:– Теперь она станет рассказывать про вас всякие ужасы, эта госпожа Шесне!– И на здоровье! Её фантазия уже истощилась. Пожалуй, она не обвиняла меня только в детоубийстве, да и то я в этом не совсем уверена.– Она вас не любит? – спрашиваю я робко.– Нет, наоборот, любит, но упорно скрывает.– А вам всё равно?– Да, чёрт побери!– Почему?Клодина смотрит на меня своими прекрасными глазами.– Почему? Право, не знаю. Потому что…К нам подходит Рено, и она не заканчивает фразы. Улыбаясь, он незаметно указывает ей на дверь. Она молча встаёт, гибкая, как кошечка. Я так и не узнаю, почему ей всё равно.Однако мне показалось, что тот любящий взгляд, который она бросила на Рено, и был ответом…Мне тоже пора. Я стою среди этих господ и едва держусь на ногах от смущения. Клодина замечает моё состояние и спешит мне на выручку. Она возвращается, её нервная рука завладевает моей и не выпускает её, пока я прощаюсь с Мартой.– У тебя ещё нет известий от Алена?– Нет, пока ничего. Может, дома меня ждёт телеграмма.– От души желаю тебе этого. До свидания, Анни.– Где вы проводите лето? – спрашивает меня Клодина.– В Арьеже, с Мартой и Леоном.– Ну, если с Мартой!.. Ален может путешествовать спокойно.– Неужели вы полагаете, что без Марты…Я чувствую, как краска заливает моё лицо. Клодина пожимает плечами и, направляясь к мужу, который спокойно ждёт её у двери, отвечает мне на ходу:– О нет, он слишком хорошо вас выдрессировал.
Записка, которую я получила от Марты по пневматической почте, ставит меня, в затруднительное положение: «Никак не смогу заехать за тобой, чтобы вместе отправиться на примерку к Тейлору. Жду тебя в четыре часа у Клодины».Даже неприличная картинка не смутила бы меня так, как этот голубой листок. У Клодины! Марте легко говорить! Но у меня в «Распорядке» сказано… Впрочем, чего там только нет?Должна ли я рассматривать встречу с Мартой как официальный визит к Рено-Клодине? Конечно, нет… а впрочем, да… Я не знаю, как быть. Я волнуюсь, пытаюсь схитрить, боюсь рассердить свою золовку, не смею ослушаться Алена, опасаюсь укоров собственной совести; но моя жалкая совесть никогда не знает, как следует поступить, и я подчиняюсь влиянию того, кто сейчас ближе, к тому же я не могу устоять перед желанием увидеть ту самую Клодину, встречаться с которой мне запрещают, подобно тому как запрещают читать слишком смело и искренне написанную книгу…– Шарль, на улицу Бассано.Я надела скромное тёмное платье, опустила густую вуаль на лицо, выбрала самые обычные замшевые перчатки, чтоб не придавать своему «демаршу» «официальный характер». Я пользуюсь этими словами, потому что Ален не раз говорил мне, что каждый «демарш» должен носить либо «официальный», либо «неофициальный» характер. Когда я произношу про себя эти слова, мне кажется, что это подпись под странным и наивным рисунком, напоминающим какой-то ребус. «Демарш», маленький человечек на тоненьких ножках, протягивает слабенькие ручки навстречу дружески распростёртым рукавам зелёного академического мундира, по воротнику которого изящными гирляндами вышито:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44