Среди оркестрантов – Труйар и другие местные скрипачи, корнетисты и тромбонисты с несколькими музыкантами из «Землячества Френуа» в обшитых тесьмой фуражках. Все они дудят, пиликают, стучат пусть не в лад, зато с большим азартом.Нам надо протолкнуться через стену людей, сгрудившихся у открытой двухстворчатой двери перед нарядом полиции. Здесь обмениваются замечаниями, судачат о туалетах девушек и о том, кто с кем танцует.– Дорогая, смотри, как она оголилась, прямо гулящая девка!– И было бы что оголять! Кожа да кости!– Вот уже четыре раза подряд – четыре! – она танцует с Монмоном! Будь я её мамашей, всыпала бы ей по первое число и отправила спать.– А парижане танцуют не так, как наши.– Точно! Еле шевелятся, точно кол проглотили. Ну да шут с ними, зато местные пляшут в своё удовольствие, не боясь перетрудиться.Так оно и есть, хотя Монмон, блестящий танцор, сдерживает себя и не выкидывает коленца при парижанах. Монмон – прекрасный кавалер и всегда нарасхват! Да и как устоять перед этим служащим нотариальной конторы с нежным, как у девушки, лицом и кудрявыми чёрными волосами.Мы робко входим между двумя фигурами кадрили, неторопливо пересекаем зал и садимся – три благовоспитанные девочки – на скамейку.Конечно, я и сама знала и видела, что мой наряд мне идёт, что мне к лицу причёска и венок, но взгляды, которые украдкой бросают на меня обмахивающиеся веерами девушки, их внезапно вытянувшиеся физиономии придают мне ещё большую уверенность, и я чувствую себя непринуждённее. Теперь я могу без опаски осмотреть зал.Людей в чёрном, увы, не так много! Правительственный кортеж уехал шестичасовым поездом. Прощайте, министр, генерал, префект и вся свита! Остаётся пять-шесть молодых людей, каких-нибудь секретарей, впрочем, довольно приятных, которые стоят в углу и, кажется, веселятся от души, потому что такой бал им наверняка внове. Кто другие кавалеры? Все – парни и молодые люди Монтиньи и окрестностей, некоторые в неуклюжих костюмах, некоторые в куртках – нелепая одежда для вечера, который хотели представить как официальное торжество.Танцуют с парнями одни девушки, так как в этих полудиких краях женщина прекращает ходить на танцы, как только выходит замуж. Ради такого события девушки не поскупились. Платья из синего газа, розового муслина, на фоне которых загорелые лица юных сельчанок выглядят совсем чёрными, слишком прилизанные волосы, белые нитяные перчатки, и, как бы ни злословили кумушки у дверей, шеи и плечи не очень-то и открыты. Лиф поднимается слишком высоко, к самому основанию плотных белых холмиков.Оркестр приглашает пары в центр зала, развевающиеся юбки дам задевают нам колени, и я вижу свою сводную сестру Клер, томную и очаровательную, в объятиях красавца Рабастана, который с белой гвоздикой в петлице кружится в неистовом танце.Учительницы ещё не спустились (я прилежно наблюдаю за дверкой на боковую лестницу, откуда они должны появиться). И тут, поклонившись, меня приглашает на танец один из этих господ в чёрном. Я иду с ним; он довольно симпатичный – хотя чересчур высок для меня, – крепкий и здорово танцует, он не слишком меня тискает и весело оглядывает с высоты своего роста.Какая я глупая! Мне бы наслаждаться танцем и в простоте душевной радоваться, что меня пригласили раньше Анаис, которая косится завистливым оком на моего кавалера. А на меня этот вальс навевает лишь грусть и тоску, глупую, наверно, но такую мучительную, что я с большим трудом сдерживаю слёзы… Почему? Ах, потому… – нет, не могу совсем, до конца открыться, могу лишь намекнуть: душа у меня болит потому что – пусть я и не охотница до танцев – мне хотелось бы сейчас танцевать с любимым человеком, хотелось бы, чтобы он был здесь, рядом со мной, и чтобы я могла выложить ему всё то, что поверяю лишь Фаншетте и своей подушке (и не поверяю даже дневнику); мне дико не хватает такого человека, и я чувствую себя ущемлённой, ведь открыть свои несбыточные мечты я могу лишь тому, кого люблю и знаю как самоё себя.Мой высоченный кавалер не упускает случая поинтересоваться:– Вам нравится танцевать, мадемуазель?– Нет, сударь.– Но тогда… почему вы танцуете?– Потому что это лучше, чем ничего. После двух туров он заговаривает вновь:– Знаете, а вы весьма выгодно отличаетесь от подруг.– Пожалуй. Всё же Мари довольно мила.– Что вы сказали?– Я говорю, та, что в синем, недурна собой.– Мне… не очень по вкусу такая красота. Позвольте прямо сейчас пригласить вас на следующий вальс?– Я согласна.– Мне надо записаться?– Нет. Я тут всех знаю и не забуду.Он провожает меня на место и не успевает повернуться ко мне спиной, как Анаис поздравляет меня кислым «Ого, дорогая!»– Да, он действительно славный! И потом, если бы ты знала, как его интересно слушать!– Сегодня тебе везёт! А меня на следующий танец пригласил Фефед.– А меня – Монмон! – вставляет сияющая Мари. – Глядите-ка, мадемуазель!И правда мадемуазель, и не одна, а с Эме. Их силуэты по очереди вырисовываются в дверном проёме в глубине зала: сначала появляется Эме в белом, удивительно воздушном вечернем платье, открывающем нежные пухлые плечи и тонкие округлые руки; белые и жёлтые розы в волосах над ушами ещё более оживляют её и без того искрящиеся золотистые глаза.Мадемуазель Сержан выглядит совсем неплохо в очередном чёрном, но на сей раз усыпанном золотыми блёстками платье с небольшим вырезом, обнажающим плотную янтарную шею. Пышные волосы рыжим облаком оттеняют её некрасивое лицо, на котором выделяются лучистые глаза. За ней змейкой тянется выводок пансионерок в простеньких закрытых белых платьях. Люс спешит поведать мне, что, как сестра ни противилась, она сделала себе декольте, «подогнув верх корсажа».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70