Конечно, дорогой мой горшочек с вареньем, у вас есть приданое! Когда ты пошла к первому причастию, я передал Мёнье, нотариусу Монтиньи, сто пятьдесят тысяч франков, которые тебе оставила твоя мать, женщина весьма неприятная. У него они в большей сохранности, чем здесь, сама понимаешь, со мной ведь никогда не знаешь, что может приключиться…После столь трогательных слов можно было только поцеловать его; и я его целую. После чего снова возвращаюсь в свою комнату, уже начиная нервничать, потому что время бежит, и напряжённо, с замирающим сердцем прислушиваюсь, не прозвенит ли звонок.
Полвосьмого. Он и правда не торопится! Так мы пропустим первое действие. А что, если он не придёт! Без четверти восемь. Это возмутительно! Мог бы хоть прислать мне письмо по пневматичке или даже Марселя, этот непостоянный дядюшка…Но вот властное «дзинь» заставляет меня вскочить, и я вижу в зеркале какое-то странное белое лицо: оно до того смущает меня, что я отворачиваюсь. Вот уже некоторое время в моих глазах можно прочесть что-то такое, чего я сама не понимаю.Голос, который доносится из передней, вызывает на моих губах нервную улыбку; я слышу один только голос, голос моего кузена Дядюшки – моего кузена Рено, я хочу сказать. Мели без стука вводит его в комнату. Она провожает его ласковым взглядом покорной собаки. Он тоже бледен и явно взволнован, глаза у него блестят. При свете лампы его серебристые усы кажутся совсем белокурыми… прекрасные подкрученные усы… если бы у меня хватило смелости, я бы пощупала, насколько они мягкие…– Вы одна, милая моя Клодина? Почему вы ничего не отвечаете? А? Что, мадемуазель нет дома?Мадемуазель думает, что он, верно, пришёл от одной из «своих» женщин, и невесело улыбается.– Нет. Мадемуазель только собирается выйти из дома; надеюсь, с вами вместе. Идёмте попрощаемся с папой.Папа так мил с моим кузеном, который нравится не одним только женщинам.– Позаботьтесь о моей девочке, она такая впечатлительная. У вас есть ключ?– Да, у меня есть ключ от собственной квартиры.– Попросите у Мели ключ от нашей квартиры. Я потерял уже четыре ключа и отказываюсь их брать. А где мальчуган?– Марсель? Он не… он придёт прямо в театр, я полагаю.Мы молча спускаемся вниз; я радуюсь как ребёнок, обнаружив внизу фиакр на «дутиках». В больший восторг меня не привёл бы двухместный биндеровский экипаж, запряжённый великолепными лошадьми.– Вам удобно? Хотите, я подниму стекло с одной стороны, чтобы не было сквозняка? Нет, пожалуй, только до половины, а то здесь так жарко.Не знаю, жарко ли здесь, но, Боже мой, почему так свело мой желудок? От нервной дрожи у меня стучат зубы; с трудом я наконец выговариваю:– Значит, Марсель ждёт нас там?Никакого ответа. Рено – как красиво это звучит, просто Рено – смотрит прямо перед собой, насупив брови. Внезапно он оборачивается ко мне и берёт меня за запястья; у этого седеющего мужчины совсем юношеские порывы!– Послушайте, я только что солгал, это не очень-то честно: Марсель не придёт. А вашему отцу я сказал совсем другое, и это не даёт мне покоя.– Как? Он не придёт? Но почему?– Вас это огорчает, не правда ли? Это моя вина.Но и его тоже. Не знаю, как вам объяснить… Вам это покажется таким незначительным. Он зашёл за мной на улицу Бассано, ко мне домой, совершенно очаровательный, и лицо у него было не такое замкнутое, не такое напряжённое, как всегда. Но его галстук! Из крепдешина, обёрнутый вокруг шеи, драпирующийся, как верх блузки, и всюду наколоты жемчужные булавки, ну просто… невозможный. Я говорю ему: «Мальчик мой, ты… ты сделал бы мне большое одолжение, если бы переменил галстук, я дам тебе один из моих». Он начинает артачиться, становится резким, держится вызывающе, мы… наконец мы обмениваемся репликами, которые вам будет несколько сложно понять, Клодина: он заявляет: «Или я пойду в этом галстуке, или не пойду совсем». Я выставил его за дверь, и вот такие дела. Вы очень на меня сердитесь?– Но, – говорю я, не отвечая на его вопрос, – ведь вы уже видели этот галстук; он был на нём в тот день, когда мы встретили вас с Можи на бульваре, около театра «Водевиль».Он с удивлённым видом вздёргивает брови.– Да? Вы уверены?– Абсолютно уверена; разве можно забыть такой галстук? Как же вы его тогда не заметили?Откинувшись на спинку сиденья, он качает головой и говорит не слишком громко:– Не знаю. Я увидел только синяки у вас под глазами, свирепый вид оскорблённой козочки, синюю блузку, лёгкий локон, выбившийся на лоб и щекотавший правую бровь…Я ничего не отвечаю. У меня слегка перехватывает дыхание. Он обрывает фразу, надвигает на глаза шляпу жестом человека, только что сморозившего глупость, но слишком поздно заметившего это.– Конечно, не так уж весело видеть меня одного. Я ещё могу отвезти вас назад, если хотите, мой дружок.Против кого направлен этот агрессивный тон? Я только тихонечко смеюсь, кладу обтянутую перчаткой руку на его локоть и не убираю её.– Нет, не надо отвозить меня обратно. Я очень рада. Вы вместе как-то не сочетаетесь, вы и Марсель, я предпочитаю видеть вас каждого по отдельности, а не вместе. Но почему вы не сказали этого папе? Он взял мою руку и просунул под свою.– Всё проще простого. Я был огорчён, я был в отчаянии, я боялся, что ваш отец лишит меня вашего общества, бесценная вы моя награда… Возможно, я этого и не заслуживал, но мне здорово повезло.– Нечего было бояться. Папа позволил бы мне поехать с вами, он делает всё, что я пожелаю…– О, я прекрасно знаю, – несколько раздражённо говорит он, пощипывая свои серебристые усы с облетевшей позолотой. – Обещайте мне, по крайней мере, что будете желать только достаточно разумное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57