Она, как всегда, верна себе во всём. Высокая, прямая, в неизменной вышитой московской косоворотке и длинном чёрном жакете, с коротко подстриженными жёсткими седыми волосами, обрамляющими её пергаментно-бледное лицо монахини, она склонилась над корзинкой, где копошится маленький жёлтый недоносок – крошечная собачка в фланелевой попонке, которая подымает к ней голову, – я вижу выпуклый, как у бонзы, лоб и красивые умоляющие глаза белочки… Вокруг меня тявкают и вертятся, как черти, ещё шесть наглых тварей, и только удар хлыста заставляет их разбежаться по своим плетёным конуркам.
– Как, Марго, ещё один брабансон? Вот это настоящая страсть!
– Видит Бог, что нет, – говорит Марго и садится напротив меня, баюкая на коленях больную собаку. – Эту бедняжку я совсем не люблю.
– Вам её подарили?
– Нет, я её, конечно, купила. Это послужит мне наукой, а теперь я буду обходить лавку этого старого негодяя Артмана, который торгует собаками. Ты бы только видела эту сучку в витрине – съёжившаяся, мордочка больной крысы и позвонки, которые можно было перебирать, как чётки… Но главное – её взгляд… Никто теперь меня не трогает, разве что глаза собаки, которую продают… Вот я её и купила. Она полуживая – у неё тяжелейший энтерит. В лавке этого нельзя заметить: им, как допинг, дают какодилат… Я тебя давно не видела, дитя моё, скажи, ты работаешь?
– Да, Марго, я репетирую…
– Это видно, ты устала.
Привычным движением она берёт меня за подбородок, чтобы запрокинуть и приблизить к себе моё лицо. Я с тревогой закрываю глаза.
– Да, ты устала, – говорит она серьёзным тоном, – ты постарела.
– Постарела! Ой! Марго!..
Этим криком отчаяния и слезами, хлынувшими из глаз, я выдаю свой секрет. Я припадаю к груди моей суровой подруги, которая гладит меня по плечу, приговаривая: «Бедняжка, бедняжка!», точно так, как она только что успокаивала больную собачку.
– Ну, хватит, бедняжка, успокойся… На, это раствор борной кислоты, промой глаза. Я его только что развела для Миретты. Нет, не платком, возьми кусок ваты… Ну вот и хорошо… Тебе, видно, сейчас очень нужна твоя красота, бедняжка?
– Да, да!.. Ой, Марго…
– «Ой, Марго!» Можно подумать, что я тебя била. Погляди, на меня! Ты рассердилась, бедняжка?
– Нет, Марго…
– Ты же прекрасно знаешь, – продолжает она своим ровным и мягким голосом, – что ты всегда найдёшь у меня любую помощь, даже самую мучительную: правду… Что я такого тебе сказала? Я сказала: ты постарела…
– Да… О-ой, Марго!..
– Не начинай всё сначала. Ты постарела лишь за эту неделю! Ты постарела лишь сегодня! Завтра или через час ты будешь снова на пять лет моложе, а может, на десять… Пришла бы ты вчера или завтра, я бы, наверно, сказала тебе: «Гляди-ка, а ты помолодела!»
– Подумайте только, Марго, мне скоро исполнится тридцать четыре года!..
– Жалуйся! А мне пятьдесят два.
– Это не одно и то же. Мне сейчас просто необходимо, Марго, быть красивой, молодой, счастливой… Я… Я…
– У тебя появился любовник?
Голос у неё по-прежнему мягкий, но выражение лица чуть-чуть изменилось.
– У меня нет любовника, Марго. Но несомненно, что… вскоре он будет… Но… знаете, я его люблю!
Эта глупая попытка как бы оправдаться развеселила Марго.
– А-а! Ты, оказывается, его любишь?.. И он тебя тоже любит?..
– Так!
И горделивым жестом я заверяю подругу, что на этот счёт не может быть и тени сомнений.
– Это хорошо. А… сколько ему лет?
– Мы ровесники, ему тоже скоро тридцать четыре.
– Это хорошо.
Мне больше нечего добавить. Я чувствую себя ужасно неловко. Я рассчитывала, что после первого радостного смущения смогу не спеша выболтать ей свою радость, рассказать всё о моём друге – и про цвет его волос, и про форму рук, и про его доброту, и про его честность…
– Он… Вы знаете… он очень милый, Марго… – отважилась я сказать, хоть и очень робко.
– Тем лучше, дитя моё. У вас есть какие-либо планы?
– Планы?.. Нет, мы ещё ни о чём таком не думали… Время есть…
– Это верно, время у вас есть… А твои гастроли? Эти новые обстоятельства им не помешают?
– Мои гастроли? Всё остаётся в силе.
– А твоего… этого самого… ты что, с собой берёшь?
Хотя слёзы мои ещё не высохли, я не могу не рассмеяться: Марго говорит о моём друге с деликатным отвращением, как о чём-то грязном.
– Да, я его беру с собой… То есть, по правде говоря. Марго, я ещё не знаю. Посмотрим…
Моя свояченица поднимает брови:
– Ты не знаешь! У тебя нет планов! Ты посмотришь!.. Честное слово, вы меня удивляете! О чём вы только думаете? Ведь у вас должна быть лишь одна забота – строить планы и готовить своё будущее!
– Будущее… О, Марго, я не люблю о нём думать. Готовить будущее? Бр-р! Оно само готовится и всегда наступает слишком быстро.
– Речь у вас идёт о браке или о прелюбодеянии? Я не сразу отвечаю, впервые в жизни смущенная грубой прямотой целомудренной Марго.
– Ни о чём ещё речь не идёт… Мы знакомимся, узнаём друг друга…
– Узнаёте друг друга!
Марго наблюдает за мной, поджав губы, и в её маленьких светящихся глазках мерцает какое-то жестокое веселье.
– Узнаёте друг друга!.. Это период, когда красуются друг перед другом. Так?
– Уверяю вас, Марго, мы не красуемся, – говорю я, делая усилие, чтобы улыбнуться. – Эта игра для очень молодых людей, а мы уже, ни он, ни я, не молодые.
– Тем более, – безжалостно настаивает на своём Марго. – Вам больше надо скрывать друг от друга… Деточка, – добавила она ласково, – ты сама знаешь, что над моей манией надо смеяться, но брак мне кажется чем-то таким чудовищным! Я тебя уже веселила рассказом о том, как с первого же дня замужества я отказалась спать в одной комнате с мужем, потому что считала безнравственным жить в такой близости с молодым человеком не из моей семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63