затаив дыхание, смотрят, как змеи все ближе и ближе подползают к старику, а помочь ему никто не смеет. Бедняга сидит на земле и боится шелохнуться. Вот змеи подняли головы в уровень с его лицом… вот обвивают его шею… Лев нервно взвизгнул и рванулся из рук Клеона. Вокруг засмеялись.
– Ну и пес! – покачал головой Хризостом. – Забавно бы поглядеть, как он дерется со змеями… Только, пожалуй, этот египтянин побежит жаловаться эдилу. Ну его! Пойдем. А храбрый народ эти фокусники! – прибавил он отходя. – Вот уж ни за что в жизни не согласился бы зарабатывать хлеб таким ремеслом! Брр!..
«А я согласился бы, – подумал Клеон, – лишь бы только быть на свободе и каждый вечер возвращаться в свой дом». Желая нагнать потерянное время, Хризостом попытался ускорить шаг. Но Лев, горевший желанием сразиться со змеями, упирался, визжал и рвался назад. Клеон с трудом тащил пса за Хризостомом, он боялся, как бы домоправитель не стал его упрекать за то, что он упросил взять собаку в город. А тут еще на каждом шагу попадались торговцы. Они располагались со своим товаром прямо на тротуарах, предлагая прохожим хлеб, фрукты, жареную рыбу, бобы, цветы и благовонные притирания. Тут же, не смущаясь давкой, брадобреи стригли, брили и причесывали крестьян, приехавших в Рим из окрестных деревень. Протолкнуться с собакой в этой толпе да еще не отстать от привычного к городской сутолоке спутника для сицилийского мальчика было нелегким делом, и он обрадовался, когда Хризостом вывел его на менее людную улицу ремесленников. Они вошли в мастерскую кожевника.
Завидя Хризостома, мастер поспешил ему навстречу: кожи, отданные его господином для выделки, уже готовы, их сейчас упакуют. А слыхал ли почтенный домоправитель странную историю о сражении претора Клодия с гладиаторами?… Клеон насторожился. Но кожевник понизил голос и, отведя Хризостома в сторону, погрузился в таинственную беседу, краем глаза наблюдая за рабочими и время от времени прерывая разговор, чтобы сделать какое-нибудь указание.
В ожидании Хризостома Клеон прислонился к притолоке. Он задыхался от отвратительного запаха сырых кож. Как можно работать в таком зловонии! Даже Лев и тот брезгливо морщил нос. А люди в мастерской, казалось, ничего не замечали. Одни, разложив кожи на станках, скребли их острыми ножами. Другие промывали их в круглых углублениях пола. Сицилийский мальчик никогда не думал, что бывают такие большие мастерские. Дома, в деревне, тоже иногда обрабатывали кожи, но делали это обычно в сарае, куда через распахнутые двери вливалась свежесть полей и виноградников.
Наконец перед домоправителем положили сверток. Хризостом приказал привязать его на спину Льва. Расплачиваясь с хозяином, домоправитель Станиена проворчал:
– Выкинь из головы эти россказни…
– Но об этом говорит весь город, – возразил кожевник.
– Никогда не поверю, – покачал головой Хризостом, – чтобы обученный римский легион отсту…
Страшный кашель кожевника заглушил слова Хризостома. Да и начало речи домоправителя никто в мастерской, за исключением Клеона, не расслышал. Клеон догадался, о чем шла речь: «Видно, гладиаторы победили в ту ночь!» Но, сколько он ни прислушивался, желая узнать, что же произошло, разобрать больше ничего не смог, потому что кашель совсем замучил мастера.
Выйдя за Хризостомом на улицу, мальчик вздохнул полной грудью. Какое счастье, что ему не нужно работать в этой вони! Галл прав был, когда говорил, что в жизни перемешано хорошее и плохое: с ним могло бы случиться кое-что и похуже, чем рабство у сенатора. Интересно, как готовился бы Галл к счастливому случаю, если бы оказался на его месте?
Целый день беготни по горам за козами не мог бы, кажется, так утомить Клеона, как эти несколько часов на улицах и в мастерских Рима. Всякий раз, выходя из той или иной мастерской, мальчик надеялся, что это – последняя, но Хризостом, озабоченно посматривал на клонившееся к западу солнце, бормотал: «Как мы задержались! Ужасно болтливы эти ремесленники!» – и шел дальше.
Лев не меньше, чем его хозяин, чувствовал отвращение к шуму на улицах, людской толкотне и вони от решеток, сквозь которые нечистоты и дождевая вода стекали по трубам и канавам в клоаку – огромный подземный коридор, выстроенный много столетий назад; клоака забирала также и подпочвенные воды болотистых низин, лежавших между холмами, на которых стоял Рим; все это по коридорам клоаки стекало в Тибр. По мере того как Хризостом, Клеон и Лев приближались к окраине города, вонь становилась все удушливее. Льву не нравилось тащить на спине сверток: словно он вьючное животное, а не собака пастуха. Время от времени он поворачивал морду, нюхал сверток и угрожающе рычал.
– Тише, Лев, не надо злиться, – уговаривал его Клеон, торопясь за домоправителем, который шел все быстрее.
Теперь уж некогда было рассматривать улицы, но и не глядя, Клеон замечал, что мостовые и тротуары становились все уже, будто их сжимали постройки, высота которых казалась неестественной: словно семь или десять домов взгромоздились друг на друга. «Похоже, что идешь по ущелью среди скал, – думал мальчик. – Вот страх-то!..»
– Стой! Сворачивай сюда.
Они вошли в мастерскую, над дверью которой был прикреплен обтянутый кожей щит.
Здесь уже кончали работу. Двое рабов закрывали ставни. Мехи бездействовали. В горне слабо светились догорающие угли. Полуголые рабочие складывали дребезжащие полосы железа, куски кожи, костяные пластинки, тонкие доски – словом, все, что требовалось оружейнику для изготовления щитов, панцирей, шлемов и мечей. На стенах висело оружие военачальников с тонкой золотой или серебряной насечкой и солдатские мечи в простых деревянных ножнах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84