Береника слушала нахмурившись, придумывая, чем бы помочь сицилийцу. Наконец, горестно вздохнув, сказала:
– Мне кажется, прежде всего надо его накормить. Мать мне это разрешит.
– И ты дашь ключ мне?
Береника отрицательно покачала головой.
– Ты выпустишь Клеона сама?
– Нет. Я только накормлю его. А ты попытайся добежать к отцу.
– Да ведь я дойду туда только к ночи! Пока мы с отцом вернемся, Клеона убьют.
– Поезжай на лошади.
– Все лошади на работе. А господскую мне никто не даст.
– А ты пойди в кузницу к Германику. Туда выслана петорита для Хризостома. Возьми одну лошадь из упряжки. А в крайнем случае кто-нибудь из тех, что остановились для починки повозки, одолжит тебе свою лошадь.
– До кузницы тоже не близко. Лучше бы ты помогла Клеону бежать.
– Может быть, – согласилась Береника. – Но не стану же я подводить под плети мать, чтобы спасти чужого мальчика! Я очень хочу помочь твоему другу, но сделать для него могу только то, что сказала.
– Попробую добежать до Германика, – вздохнул Александр.
Глава 8. В эргастулуме
Мардоний и надсмотрщики втолкнули Клеона в полутемный подвал и бросили на охапку старой соломы. По приказу старшего пастуха один из надсмотрщиков привел Гефеста.
– Встань! – Кузнец помог Клеону подняться и оглянулся на стоящих за его спиной надсмотрщиков. – Отойдите. Никто не должен знать, каким ключом закрываются оковы. – Поворачивая ключ в замке ручной цепи, он шепнул Клеону: – Не бойся, мы тебя выручим!
Клеон безучастно взглянул на крутые завитки волос, покрывающие склоненную к его рукам голову кузнеца: «Что он может сделать?»
– Ну вот, готово! – Кузнец помог Клеону сесть на солому и, запирая ножные кандалы, еще раз шепнул: – Не бойся!
Все ушли.
Стараясь не нарушать тишину подвала звоном цепей, мальчик неподвижно сидел в своем углу.
Сквозь маленькое оконце у самого потолка лился слабый свет. Нельзя было разобрать – день на дворе или вечер. А до оконца не дотянуться, даже если бы на Клеоне и не было цепей. Хорошо хоть, что в подвале пусто и прохладно и никто не мешает думать.
«Кузнец, у которого волосы, точно шерсть новорожденного ягненка, обещал выручить меня… А как?… Кто я для него?… Неужто он из-за меня станет подвергать себя опасности?… Ох, лучше тысячу раз умереть, чем попасть в рабство! Если бы Галл знал, какого „счастливого случая“ я дождался!.. С пастбища было так легко уйти! А я все боялся, боялся, а потом вдруг ушел… после того, как Мардоний меня и Льва возненавидел. И как я не подумал, что он все выдумал про Спартака?! А теперь нет у меня больше Льва, некому меня защитить. Я – один…»
Клеон зажмурился, чтобы удержать навернувшиеся слезы. И, как только он закрыл глаза, ему представилось лицо матери так ясно, словно она была тут, рядом.
«Если бы она знала, где я сейчас, она пожалела бы, что позволила мне убежать из дому! А теперь, наверное, все думает, думает – жив я или нет, а спросить ни у кого не смеет… Ох, если бы мне умереть здесь в одиночке, а не под бичом Мардония!.. – Клеон запрокинул голову, глотая слезы. – Разве только, когда выведут меня бичевать, вырваться, подбежать к хозяину и ударить его цепью. Тогда меня сразу убьют, и я сойду в аид, где для рабов и господ одна справедливость… Одна?… А разве там не надо платить за перевоз через Стикс?А у меня не будет монеты. Другим умершим родные вкладывают ее в рот, а кто даст монету мне? Неужели Харон не сжалится надо мной и не перевезет бесплатно? Неужели из-за какого-то асса боги лишат меня приюта и я буду вечно блуждать по берегам Стикса? Где же тогда справедливость?! Нет, уж там я не позволю так обращаться со мной! Там я ничего не побоюсь! Вырву монету у хозяина, когда он придет к перевозу, и заплачу этим ассом Харону!»
Клеон вообразил драку с толстым сенатором на берегу черной реки под нависшими черными скалами подземного царства и усмехнулся: уж он изо всех сил прижмет толстяка коленом к земле, когда будет отнимать у него асс! При мысли о будущей победе Клеон, сжав кулаки, попытался вскочить… и с трудом поднялся – цепь мешала ему двигаться. Пятно сырости, проступившее на стене, показалось ему похожим на лицо хозяина. Мальчик поднял руку, чтобы ударить, и не смог замахнуться. В изнеможении он снова опустился на подстилку.
Вдруг к звону кандалов присоединился другой звук. Клеон замер. Не поворачивая головы, он слушал. Вот заскрежетал ключ в замке, заскрипела дверь. Уже пришли за ним! Разве день кончился?
Дверь открылась, закрылась… Вместо грубого окрика в тишине эргастулума раздалось легкое постукивание сандалий. С лестницы спускалась Береника с корзиной в руке. Изумленный пастух рванулся к ней, и цепи зазвенели.
– Не надо, – остановила его Береника, – я сама подойду к тебе. Ох, какие тяжелые цепи они на тебя надели!.. Если бы отец был дома, он этого не позволил бы. – Она поставила корзинку на пол: – Вот. Здесь еда для тебя и немного воды обмыть кровь. – Она достала из корзины кувшин и, смочив губку водой, осторожно провела ею по лицу Клеона. – Александр побежал в большую кузницу, что стоит возле перевала. Ты, наверное, видел ее в день приезда?
Клеон молча кивнул. Ласковые пальцы девушки напомнили ему заботливые руки матери, когда она вот так же обмывала ему лицо после драк с деревенскими мальчишками. Он боялся говорить, чтобы не расплакаться.
– Проезжие часто чинят у Германика повозки и подковывают лошадей, – продолжала Береника, делая вид, будто не замечает слез, навернувшихся на глаза мальчика. – Германик – это кузнец. Возможно, кто-нибудь там даст Александру лошадь, чтобы съездить к отцу. Если отец успеет приехать до вечера, он расскажет господину правду о тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84