– Никого, Макс, даже твоего агента и пиар-агента. Если честно, их-то в первую очередь нельзя звать.
Макс задумчиво жевал кусок синтетической говядины. Мясо было мастерски сдобрено самыми вкусными ароматизаторами, но вкуса Макс все равно почти не чувствовал. Он пытался представить себе, каково это – пойти на такой ответственный шаг, как свадьба, без своего агента и пиар-агента. Кто будет заниматься журналистами? Фанатами? Полицейскими? Его матерью? Затем до него дошло, что всех этих людей тоже не будет.
– Ты действительно хочешь, чтобы я женился один? – спросил он.
– Ну, не совсем. Я тоже должна присутствовать.
– А разве без прессы брак будет законным? В смысле, я думал, что они обязаны присутствовать.
Розали ободряюще сжала руку Макса.
– Все будет в порядке, Макс. Не нужно беспокоиться. Люди постоянно совершают поступки, которые не были предварительно организованы их агентами и пиар-агентами. Знаешь, у большинства людей вообще нет агентов и пиар-агентов.
У Макса было смутное подозрение, что так оно и есть, но, пробыв восемь лет суперзнаменитостью, он с трудом мог представить себе такое. Однако он наконец согласился с Розали.
– Ладно, на площади есть церковь, давай постучимся к падре.
– Ты что, с ума сошел, Макс? Это же Прованс!
– Ну и что?
– Все церкви в радиусе двадцати миль – это давно уже англиканские церкви! Да я скорее на шабаше ведьм замуж выйду.
Ночное венчание
Около десяти часов они вышли из маленького английского кафе со шведским столом и отправились на взятой напрокат машине на север. За рулем сидела Розали, потому что Макс выпил большую часть двух заказанных бутылок вина.
– Я не всегда буду за рулем, ладно? – сказала она. – Я ведь тоже не прочь иногда выпить.
– Отлично, иногда будем брать такси.
Проехав через несколько довольно милых, но не слишком привлекательных деревушек, они нашли идеальную церковь в деревне под названием Донзер, около восьми миль к югу от Монтелимара. Хотя по местному времени была уже почти полночь, они постучались в дом священника.
– Отец, мы хотим обвенчаться, причем немедленно, если вы не возражаете, – сказала Розали на своем школьном французском.
– Еще как возражаю, – ответил священник по-английски. – Вы с ума сошли, приходить в такой час, я ни за что…
– Отец, – перебила его Розали. – Я террористка в розыске и не могу выйти замуж, как все остальные люди. У меня есть пистолет, а у моего жениха полный чемодан денег. Либо то, либо другое непременно убедит вас обвенчать нас немедленно. Что вы выбираете?
– Вид молодых влюбленных – лучшее средство для пробуждения, – сказал священник. – Сколько вы готовы заплатить?
Обсудив сделку, священник быстро обрядился в рясу и провел ожидающую пару через церковный двор к темной церкви.
– Вы понимаете, что это не будет считаться законным браком? – спросил он. – Без надлежащих бумаг церемония носит только символический характер.
– Это как раз то, что нам нужно, – ответила Розали.
Затем священник провел церемонию венчания в маленькой церкви, освещенной лишь несколькими свечами. Ни Розали, ни Макс не были особенно религиозными людьми, но на родине Розали выходить замуж полагается в церкви, и точка. Другого варианта она и представить не могла. Макс же разумно умолчал о двух своих разводах.
Дорога в Дамаск
Хотя ФБР по-прежнему занималось усиленными поисками Розали, молодожены решили вернуться в Америку. Благодаря деньгам Макса и связям Розали получение нового паспорта не доставило хлопот, и Розали въехала в страну без проблем.
Она решила уйти со своего поста. Пусть Пластик Толстоу платит кому-нибудь еще за обязанность сообщать миру о необходимости покупать больше клаустросфер. С Розали было достаточно. Пять с половиной лет она сражалась практически без передыха и ничего не достигла. Воздух больше непригоден для дыхания, а вода – для питья, гулять под солнцем или наслаждаться каплями дождя на лице тоже нельзя, но у Розали не было сил беспокоиться об этом.
Она приняла решение во время суборбитального рейса до Лос-Анджелеса, сидя в самолете рядом с Максом. Оправившись от изумления от того, что у сиденья в первом классе подлокотники есть с обеих сторон, Розали включила канал новостей. Она хотела узнать, что происходит сейчас в Бельгии, но была поражена, когда поняла, что катастрофа уже мало кого волнует. Прошло три дня, и отравление целой европейской страны отошло в историю.
Розали направлялась не в Дамаск, а в Лос-Анджелес, но на секунду она увидела истину настолько же четко, как в свое время апостол Павел.
Люди привыкли к мысли о гибели планеты.
Им уже было все равно, ситуация давила на психику слишком долго. Земля была для них стареющей и вызывающей легкое отвращение родственницей, которая болела все сильнее, но все же отказывалась умирать. Она требовала все больше и больше внимания, опухоли на ее теле разрастались, кожа покрывалась мерзкими язвами, и простыни приходилось менять все чаще. Объект раздражения и неудобства, постоянное напоминание о семейной вине. Создавалось ощущение, что теперь, став хозяевами клаустросфер, люди хотели, чтобы мир погиб. Они хотели покончить со всем этим. Они так давно знали о неминуемой смерти планеты, что уже не могли волноваться по этому поводу.
Из туалета в конце прохода возвращался молодой человек. Он был одет в знаменитую рубашку «Клаустрофоб». Изображение уродливой мертвой планеты и под ним незатейливая фраза в чуть более благообразном варианте: «Ну и х** с ней!»
Розали взглянула на рубашку, автоматически повторив слоган.
– Да и правда, хер с ней, – сказала она себе под нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114