– Итак, что вы имели в виду, мисс?
– То, что нас разморило.
– Благодарю вас. Продолжайте.
– Я почувствовала легкий сквозняк и решила, что кому-то приспичило. Но, откровенно говоря, мне было по фигу, потому что в это время я у кого-то отсасывала, кажется, у Газзы.
Допрос за допросом выявлял один и тот же сюжет: каждый, кто более бурно, кто менее бурно, предавался сексуальным радостям и только краем сознания отметил, что кто-то, скорее всего девушка, покинул парилку. Все помнили этот момент, поскольку он нарушил общую атмосферу «отмороженности».
– Ее уход был для вас неожиданным? – спрашивал у каждого инспектор. И все соглашались, вспоминая быстрые прикосновения рук, ног и чьей-то кожи, а затем – легкое дуновение прохладного ветерка. Задним умом всем было очевидно, что это Келли спешила в туалет.
– Мог ли другой человек незаметно выскользнуть следом за ней? – интересовался Колридж, и все, подумав, подтверждали, что в темноте при общем возбуждении – запросто.
– Но вы этого не заметили?
– Инспектор, в ту минуту я был вообще в отключке, – откровенно признался Гарри.
Сэлли оказалась единственной из «арестантов», чьи впечатления немного отличались от общих. Колриджа поразили ее руки: таких рук он не видел ни у одной женщины: сплошь покрытые татуировками. Но он приказал себе не поддаваться предубеждениям. Он должен быть объективным!
– Вы утверждаете, что не участвовали в общем занятии сексом? – спросил он.
– Нет. Я решила воспользоваться экспериментом, чтобы лучше понять культуру других народов – забилась в угол и пыталась вообразить себя североамериканской индейской воительницей.
У Колриджа как-то само собой всплыло в голове, что боевые действия в североамериканских индейских племенах оставались привилегией мужчин.
– Значит, не пожелали… гм… развлекаться вместе с остальными?
– Я розовая. А остальные девушки натуралки. Или, по крайней мере, считают себя таковыми. И еще: мне необходимо было на чем-то сосредоточиться, кроме них. Обязательно.
– Почему?
– Не люблю темноты и замкнутых пространств. Терпеть не могу, чтобы меня сажали в черные ящики.
– Да? А что, случалось?
– В реальной жизни – нет. Но я часто это воображаю.
Инспектор заметил, как задрожала в ее руке сигарета. Струйка дыма поднималась зигзагами, будто кромка крупнозубой пилы.
– Почему вы представляете черные ящики?
– Испытываю себя. Пытаюсь понять, что произойдет, если я окажусь внутри.
– И вот, оказавшись в таком черном ящике, решили проверить твердость духа?
– Совершенно верно.
– Выдержали тест?
– Не уверена. Я абсолютно не помню, что случилось в парилке. Словно вырубилась, а в голове крутилось совсем постороннее.
Как ни давил Колридж, больше он ничего из Сэлли не выжал.
– Клянусь, я ничего не скрываю! – уверяла она. – Келли мне нравилась. Если бы я что-то знала, обязательно бы рассказала. Но ничего не помню. Такое ощущение, что меня там вовсе не было.
– Хорошо, на сегодня это все, – сдался инспектор.
Уже у двери Сэлли обернулась:
– Хочу предупредить: что бы ни говорила Мун, все это ложь. Ясно? Ей правду не втемяшишь в голову даже ножом. – И вышла из комнаты.
– Полагаете, Сэлли наводит нас на след Мун? – спросил сержант.
– Понятия не имею, – пожал плечами Колридж.
Дэвид и Хэмиш показались ему людьми довольно скользкими. Они говорили примерно то же, что Гарри, Джейсон и Мун, но с опаской и с меньшей откровенностью.
– Совершенно не представляю, где Келли сидела в парилке, – заявил Хэмиш. – Я ласкал кого-то из девушек, но не могу сказать, кого именно.
Что-то в его манере неприятно поразило инспектора. После допроса он поделился своими соображениями с Хупером, и тот его поддержал. Обоим столько раз приходилось допрашивать лгунов, что они научились различать косвенные признаки. У тела был своеобразный язык, в данном случае – характерные оборонительные позы: скрещенные руки, вздернутые плечи и наклон на стуле вперед, словно человек ждал нападения с любой стороны. Хэмиш, судя по всему, лгал. Но какая это ложь – существенная или незначительная, – они определить не могли.
– Здесь сказано, что вы врач, – прочитал Колридж.
– Так оно и есть, – ответил Хэмиш.
– Я полагал, что медик должен быть сообразительнее. В конце концов, в доме всего четыре женщины. Вы знакомы с ними в течение месяца. Вы серьезно утверждаете, что развлекались с одной из них, но понятия не имеете с кем?
– Я был пьян.
– Гм… – процедил инспектор после долгой паузы. – Вот вам и врачи с их чуткими руками.
В Дэвиде он без всяких шпаргалок «Любопытного Тома» признал актера. Его выражение горя казалось удивительно манерным, что, однако, вовсе не означало, будто Дэвид не горевал о Келли, но он сознательно любовался проявлением своего чувства. Прежде чем что-нибудь сказать, выдерживал паузы, подолгу не отводил мужественных, искренних глаз – слишком уж мужественных и слишком уж искренних – и за время допроса выкурил несколько сигарет, но поскольку ни разу не затянулся, Колридж решил, что его курево – сплошная показуха. Дэвид зажимал сигарету между большим и указательным пальцами горящим концом к ладони – не слишком удобный способ, зато красноречиво свидетельствующий о переживаниях курильщика. А когда Дэвид не глядел честно инспектору в глаза, он пристально рассматривал свою руку с сигаретой.
– Мне нравилась Келли, – заявил он. – Мы с ней дружили. Открытая, свободная душа. Жаль, не познакомились ближе. Однако в парилке я с ней не общался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101