– Почему? – искренне удивился Пидорко.
Казакевич улыбнулся и погладил старшего надзирателя по вьющимся волосам:
– Замечательно вам живется, Пидорко. Просто и ясно.
– Та не худо, – заважничал надзиратель. – Нынче кабанчика зарежу, салом вас угощу. Теща скоро уезжае… Жить можно.
– Сверьте поведение 753-го с правилами. Если есть отклонение – накажите.
– Слушаюсь! Нэпрэмэнно накажем!
– Пидорко! – вспыхнул Казакевич, но, взглянув в чистые, как степные роднички, глазки надзирателя, тут же остыл.
– Надежный вы человек, Пидорко: в вас невозможно ошибиться. Кстати, для чего у вас голова?
– Соображать должна! Гы-гы!
– Попробуйте этим заняться, чтобы не беспокоить меня по пустякам.
– Поняв, товарищ лейтенант!
Козырнул старшина и четко замаршировал по коридору. Через несколько минут из торчащей в потолке трубы в камере заключенного номер 753 хлынула ржавая вода. Старший надзиратель открыл глазок, крикнул в приподнятом настроении:
– Охладись, придурок лагерный! Будешь знать, как стену дубасыть! Гы-гы…
Ключ поворачивается в замочной скважине, делает оборот, но почему-то замирает. Он должен повернуться еще раз, и тебе прикажут нести парашу. Девять шагов по желтой кишке безлюдного коридора. Выплеснул содержимое и вернулся в сопровождении молчаливого охранника. Все знакомо. Или войдет старшина, последует команда: «Лицом к стене!» Тебе сунут под колени расшатанный табурет.
– Повернитесь! Руки за спину!
Парикмахер из крымских татар, с лицом, на котором плясала старая ведьма, будет крушить тупой бритвой недельную щетину. Кажется, татарин специально не точит ее: ему нравится наблюдать за мутнеющими от боли глазами клиентов. Садист!
Он ничего не угадал.
– Лицом к стене! Смирно!
За спиной шелестят бумаги, голоса звучат по-деловому, без сильных интонаций. Должно быть, большое начальство.
– Где карточка 753-го?
– У начальника тюрьмы, товарищ генерал.
– Пусть Челебадзе принесет ее сам.
– Слушаюсь, товарищ генерал!
Шаги усыхают за дверью. Кто-то задержался. Кажется, Казакевич. Он говорит – голос его не всегдашний, а ближе к человеческому:
– Не шевелитесь, Упоров. Вы находитесь здесь, как шпион. Постарайтесь корректно объяснить генералу. И забудьте наш разговор.
Дверь встала на место. Ключ сделал положенные обороты. Заключенный прижался лбом к стене и немного погодя сообразил – у него появился шанс. Неужели?! Он стал потным, словно стоял перед огнедышащей топкой и жар обнимал его огнедышащим вихрем.
– Ну, Господи…
Потер виски, пытаясь восстановить душевное равновесие.
– Стоять смирно!
– Зураб Шалвович, доложите ситуацию по 753-му.
Челебадзе помедлил, наверное, нарочно, чтобы дать понять всем – его не пугают генеральские погоны. Он начал говорить чуть с юмором, как за обеденным столом:
– По картотеке он – шпион, но по жизни – дурак. Верно я говорю, 753-й? Молчит восьмой месяц, стену кулаками бьет…
– Давайте по существу, Зураб Шалвович, – перебивает генерал.
– Можно по существу. Казакевич, расскажи генералу об этом подонке. Одни хлопоты с ними, понимаешь!
– Слушаюсь! – щелкает каблуками начальник шестого блока. – Статья 58 прим. пункты 17 и 19. Провоз из Америки нелетальной литературы. Три тома Есенина, два тома Ницше и Бунин. Контакт с иностранными гражданами. И последнее – избиение начальника режима парохода «Парижская Коммуна».
– Чекиста ударил! – кончик хищного носа начальника тюрьмы лег на щетку подкрашенных усов. – Такое должно караться высшей мерой!
– 753-й, кругом!
Заключенный повернулся и увидел, что генерал похож на корабельного повара с «Парижской Коммуны», у которого не было даже имени, потому что все, включая замкнутого испанца капитана, звали его Егорыч.
Генерал тоже был слегка кособок, но особенное сходство проявлялось в положении широко поставленных глаз, страдальчески распахнутых и одновременно грустных.
Еще он чуть-чуть смахивал на больного ребенка.
– В чем выражался ваш контакт с иностранцами? – спросил генерал.
– Боксировал с чемпионом Лос-Анджелеса, без ведома капитана.
– С негром?! – грузный Челебадзе сразу же оживился и, забыв про генерала, ехидно переспросил: – Хочешь сказать, что дрался с негром?
– Я нокаутировал его, гражданин начальник.
– Ты?! – у Челебадзе испортилось настроение. – Он что, больной был? Ты кого хочешь обмануть?! Чемпион Лос-Анджелеса!
– Ну и что? Я сам был чемпионом Тихоокеанского флота.
Челебадзе покрутил мягкой, как подушка, ладонью у виска, словно ввинчивал лампочку, но не нашел нужных для выражения своего состояния слов и, тем раздосадованный, крикнул, багровея плывшим лицом:
– Повернись к стене! Какой подлец! Нет, вы посмотрите, товарищ генерал: страна его боксу учила для защиты Отечества, а он чекиста… челюсть сломал! Что он тебе – негр, что ли?!
Генерал молча глядел над головой начальника особой тюрьмы, и тот вдруг осознал, что у генерала есть что доложить там, в Москве, потому-то он такой неприступный. По Челебадзе было известно и другое: пока его полковничьи погоны весят больше генеральских.
Только зачем весь этот сыр-бор? Лучше решить дело миром…
– Много накопили хлама, товарищ полковник. Место этого уголовника – в колонии строгого режима!
Голос генерала прозвучал сурово, но все же начальник тюрьмы уловил в нем внутреннюю дрожь от неполной решительности. Желание и возможности явно были не согласованы. К толстому грузину тотчас вернулось прежнее благодушие:
– Дорогой, враги народа не грибы, я их не собираю. Мне их присылают такими, какие они есть.
– Существует инструкция! Ее надлежит неукоснительно выполнять!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150