— Я из вороньего замка. Почему Святая Агнесса не осталась на месте Свиного Копыта?
— Я покинул все: замки, дворцы и даже королевство. Теперь везде царствует воронье. И никуда от них не деться, даже если отправиться в путешествие вокруг света, потому что земля теперь вертится не в ту сторону, и все кругом шиворот-навыворот.
— Как мост?
— Ты тоже заметил, что он как будто наизнанку вывернут? Так вот и я вывернут наизнанку. Никогда больше я не буду серьезным.
— А что же будет с детьми из замка?
— Стены рухнут, и не будет больше никакого замка. Останется только сплошная паутина, и все вороны запутаются в ней.
— Вы… вы Голубой Человек?
— Я больше не таюсь. Сами видите.
За все это время Джейн не проронила ни слова, только смотрела на них большими холодными глазами. Но вот она не выдерживает и вмешивается.
— Он обманщик! — говорит она голосом, не терпящим возражений. — Сейчас я тебе это докажу. Как зовут кота с отрубленным хвостом, который теперь превратился в зеленого медвежонка?
Человек в последний раз глубоко затягивается и далеко отбрасывает сигару, не спуская с Джейн все того же серьезного взгляда:
— Это ваша тайна, откуда же мне знать?
— Ну, что я говорила! — торжествует Джейн, и голос ее снова взбирается на высокие каблуки. — И потом, мсье, вам, должно быть, известно, что Голубой Человек — летчик. Как мой папа. А я прекрасно знаю, какая у летчиков форма.
Он бы сейчас охотно снял с нее скальп — так он злится, что она вмешалась, нагло вмешалась в игру, которой не знает и которая, может быть, сейчас вообще перестанет быть игрой. Он гневно обрывает ее:
— Откуда ты взяла, что Голубой Человек обязательно летчик? Девчонки никогда ничего не понимают. Я ведь тебе, кажется, объяснял, что ни того, ни другого я никогда не видел.
— А может быть, на свете много Голубых Людей, которые все бросают и решают никогда больше не быть серьезными, потому что все серьезное — это ложь, и не все они обязательно летчики. Может быть, чем больше воронья, тем больше Голубых Людей? И скоро земля опять завертится как нужно. Кто знает? А если бы все люди стали голубыми и ушли куда глаза глядят, может, на земле никого бы и не осталось? И все потеряло бы смысл, кроме воды — она ведь всегда голубая.
Он даже не улыбается, говорит с ними задумчиво и серьезно, словно они взрослые или сам он ребенок. И никак не угадаешь, на чьей же он стороне. Он ни на кого не похож, и не хочется думать о том, каким бы он был, не будь он в голубом. Даже если он играет, то так, как будто для него это очень важно.
Джейн вышагивает вдоль решетки, пересчитывая пальцем прутья, насупилась, глядит себе под ноги. Потом опускается на траву и кричит:
— Может, и о своем отце ты мне ничего не рассказывал и не говорил мне, что Голубой Человек вернется в замок и разгонит всех ворон? Но пока стены рухнут, целых сто лет пройдет! Так почему же Голубой Человек бросил вас?
— Потому что все люди на свете, и он тоже, что-то потеряли и никак не могут найти. Ты же видишь, что он совсем одинок, как и все.
— Разве мы с тобой одиноки?
— Мы — это совсем другое дело. И нам как раз запрещают любить друг дружку. Сама сказала, что мы будем видеться тайком. А разве это правильно?
— Ничего не надо делать тайком — вот в чем истина, — говорит незнакомец, тоже присаживаясь на траву. — Прежде всего то, от чего получаешь удовольствие. А любить — это все равно что хотеть выпить море. Потому-то взрослые и запрещают детям любить, ведь дети еще не знают, что море им никак не выпить, слишком оно велико. И лучше остановить их заранее, пока они еще не бросились в воду.
Клик, клик, клик, пальцы Джейн снова пересчитывают решетку, она идет обратно.
— Вы, оказывается, совсем ничего не поняли! Я, к примеру, хотела бы его съесть, но, если я его съем, тогда его уже больше не будет. Любовь — это так же просто, и так же невозможно.
— Так ведь это то же самое, что выпить море, разве ты не понимаешь? Если бы он вдруг исчез, ты бы согласилась выпить море, чтобы его отыскать?
— Не знаю. Я никогда не видела моря. Говорят, оно очень соленое.
— Оно нарочно соленое, да еще дышит, как живое.
— Пьеро, когда мы доберемся до моря?
— Никогда. Мы убежали в другую сторону. Вот доедем до Панамы, там есть улица, которая ведет из одного моря в другое.
— Ты слышал, что он сказал? Море дышит! Врет, как все взрослые. Тогда, значит, и у реки есть легкие, так, что ли?
Незнакомец отвечает Джейн все тем же спокойным голосом, не обращая внимания на ее воинственный тон, а она стоит теперь на вершине склона, солнечный свет пронизывает насквозь ее тоненькое, как шелк, ушко, и оно пылает так ярко, что даже на ее белую голую шейку падает красный отблеск.
— Если плыть по реке целый день, она тоже задышит, ведь море будет близко, и вода станет соленой. Поэтому-то я и отплываю сегодня вечером на этом пароходе.
— Вон та красивая машина и человек в фуражке — они ваши?
— Человек ничей. А машину я подарю ему, мне она больше не понадобится, и к тому же это слишком серьезная вещь.
— Если этот человек не ваш, почему же он вас ждет, ведь он же не лошадь, которая не может из оглоблей выйти?
— Потому что он не ребенок и не знает еще, что я больше не притворяюсь.
— Вы так вымазались, как же вы теперь в такую машину сядете. А он чистенький, и пуговицы у него позолоченные. Ну ладно, пока! Нам пора к маме Пуф.
Она поворачивается к ним спиной и направляется к пароходу, плотно сжимая ноги и виляя попкой.
— Знаешь, отведу-ка я ее на пароход. Там есть уборная, — говорит незнакомец вставая.
Он идет следом за ней, даже не подумав отряхнуть свой голубой костюм, стереть с него пятна мазута, масла и глины, а на спине костюм совсем как новый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101