— Где?
— В школе рабочей молодежи
Господи, разговариваю как идиотка. От него, что ли, заразилась?
— Трудно работать?
— Не-а, хорошо зарабатываю, мамаше помогаю.
— Когда это ты успел заработать, еще только ноябрь?
— Я ж с июня…
— А-а-а…
— Я еще на Русском Дизеле в клуб записался. Учусь играть на баяне. Там всех бесплатно принимают.
Что он будто отчитывается передо мной? Играешь на гармошке — прекрасно, учишься в вечерней школе — замечательно. Я-то тут при чем? Можно подумать, что я виновата, что он отсеялся из нашего класса.
— Ну, пока, Боярков. Мне велели прийти сегодня пораньше убрать квартиру.
— Пока…
Провожает меня своими бесцветными глазами-присосками. Ну что он, в самом деле! Не могу же я всех отсеявшихся впихнуть в свое «Торжественное обещание», оно же лопнет по швам!
Ой, накаркала! Что, что там еще в маминой записке? Ага: «… живешь, будто к тебе сто слуг приставлено (это в том смысле, что квартиру не убираю), и стыдно не навещать больную бабушку». Мама права: вроде я и видела, что под завалами мебели пыль скопилась, но как-то руки не доходили. Ладно, придется бабушку с комнатой внести в «Торжественное обещание»: сейчас в темпе вымою полы, потом на Кировский к бабушке.
А алгебра с геометрией как же? Ничего, в дороге позанимаюсь. Ну-ка, швабра, тряпка, ведро, что еще? Ах да, кастрюлю с водой на газ.
Ну и пылища! Прямо шуба на тряпке вырастает. На шкафы не полезу. Там, авось, мама не заметит.
— Слышь, красавица, тебе звонють.
— Мне?
— Кому ж еще. Это вам с батькой все телефоны пооборвали.
— Елена Яковлевна, у нас всего один телефон. И скажите, пожалуйста, что меня дома нет.
— Будет ломаться-то, бери трубку. Долго мне ждать?
— Мне правда к бабушке нужно.
— Обойдется твоя бабка, а то так и просидишь всю жизнь в поломойках.
— Спасибо, что трубку повесили.
— Чо, «спасибо»? Хоть бы у матери своей поучилась: на нее посмотришь — всегда одета, причесана, сразу видать, что из благородных. А ты что?
— А я из пролетариата.
— Вот и видно, что культуры никакой.
Ого! Пятый час! Сколько времени потеряла. Отдраивание пола переносится на завтра. Сейчас только-только переодеться, схватить алгебру и бежать.
А, черт! Алекся-косоглаз на лестнице!
— Чо загордилась? Здороваться надо.
— И тебе Алекся культуру подавай? Пусти, мне некогда.
— Не пущу. Куда несешься?
— На Кировский.
— Врешь.
— Значит на Карповку.
— Врешь.
— Я-то не вру, а вот ты торчишь тут целыми днями, скоро в сфагнум превратишься.
— В ЧИ-ВО-О?
— Сфагнум — мох такой! Пусти! Слышишь, дверь в парадном хлопнула!
— Ну, попадешься ты мне, я тебе такой мох покажу!!!
Трус! Трус и дурак! Из-за этой косоглазины трамвай упустила. Теперь жди полчаса. Ладно, не нарушать же из-за Алекси «Обещание», придется здесь на остановке зубрить формулы сокращенного умножения, а в трамвае уже задачи порешаю.
— Девочка, «двадцатка» до Невского идет?
— Не знаю.
— Что ж ты, здесь живешь и не знаешь?
— «Двойка» идет.
— Так бы сразу и сказала.
— Я же занимаюсь.
— «Занимаешься», а культуры никакой.
Господи! Что они все пристали со своей культурой?! Что я им сделала? Трамвай! И, кажется, не забитый, можно будет хоть сидя пописать.
Дзинь— зинь-динь, хорошая лошадка трамвай, за три примера и одну задачу до бабушкиного дома домчала.
Дзи— инь! Как же бабушка мне откроет, если она больная лежит? Дзи-инь!
— Чего звонишься?! Не слышим, что ли?! Ноги-то суше вытирай! Совсем совести у тебя нет: бросила бабку на Анюту и носа не кажет.
— Мама ведь два дня назад здесь была.
— Я не про мать, а про тебя. Я что нанималась за твоей бабкой ходить?! Сама же знаешь, какая она у вас барыня: булка ей не булка, молоко не молоко!
— Сейчас схожу все куплю.
— «Куплю»… чо вечером в магазинах-то найдешь?!
Что Анюта раскричалась? Сама ведь смеялась над бабушкиными болезнями: «Она чуть на батьку кляузу накатает, так сразу в постель и охает!». А теперь ругается.
— Ну, здравствуй, внученька, здравствуй! Вот и сподобилась я твоего прихода. Думала, так и придется умирать на чужих руках.
— Как умирать, у тебя же только спина болела?!
— Ой, нету силушки терпеть такие адские боли! Всю поясницу прямо на куски разрывает!
— Давай сбегаю, врача вызову?
— Да что эти врачи в моих болезнях понимают?! Ты лучше вот что: сходи в столовую, принеси мне щец и коклеток. Я горяченького похлебаю, мне от сердца-то и отойдет.
— Бабушка, давай я сварю тебе.
— Не надо мне твоей стряпни. Иди, куда тебе говорят. Возьми на кухне бидон и кастрюлю. Сумка на вешалке. Денег-то сколько тебе нужно?
— Не знаю.
— А надо знать. Деньги счет любят. В кассе обязательно всю сдачу проверь. Потому что у них привычка: хоть десять копеек да не додадут.
— Кроме столовой ничего больше не надо? Может, в аптеку или в булочную?
— Ну, в аптеку сходи. Купи слабительное и анальгину три пачки. А батон Анюта завтра свежий купит.
Ого! Аптека в одном конце Кировского, столовая — в другом. Ну ладно, туда бегом, а обратно… да-а, со щами не больно-то побегаешь. Придется вечером попозже лечь, чтоб успеть алгебру сделать.
— Чо так запыхалась, волки за тобой гнались, что ли?
— Нет, просто торопилась.
— Бабке анальгина купила? Удивляюсь я на нее, глотает лекарства ящиками. От них и здоровый-то заболеет. Устала бегамши-то? Иди на кухню, я тебя блинцами покормлю.
— Я только бабушке…
— Подождет твоя бабка. Ей чай не на работу.
Странная Анюта, только что кричала на меня, а теперь «блинцами» угощает? Ой, и Колюня ее тут же. Расселся, блин густо вареньем намазывает.
Забавно он на меня смотрит, будто я птица заморская. Вот-вот вспорхну и в форточку вылечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186