Раб пытался стащить крест с чугунного алтаря. Тот накренился, чуть не. упав, мужчина что-то залопотал, закряхтел, но все же удержал его. Перевернул горизонтально и принялся выдирать электроды, которыми мертвец был пригвожден к трубам. Потом сорвал веревки с его запястий и лодыжек - тело плашмя упало на пол.
Только тут я понял, чтоб они собираются сделать со мной, и, дернувшись, сбросил того, что сидел на моих коленях. Раб тут же вскочил, но я согнул ногу и сразу резко распрямил, лягнув его пяткой во впалую грудь с выступающими ребрами. Раздался приглушенный хруст, мужчина полетел на пол.
Высвободив правую руку, я приподнялся, вцепился в грязные волосы на затылке второго раба, что было сил дернул и опрокинул, со стуком припечатав затылком о пол. Извернувшись, схватил выроненный кем-то кусок арматуры, сел и попытался вонзить в шею третьего, как раз подскочившего ко мне от алтаря, но промахнулся, попал в плечо. Толстяк в кресле заухал, забасил что-то, и все трое одновременно набросились на меня. Размахивая арматурой, я прикрыл лицо, отворачивая голову: удары сыпались градом по голове, плечам, груди. Потом кто-то вмазал мне в живот, и я чуть не задохнулся. Воздух улетучился из легких, как из пробитого надувного шарика; бросив арматуру, я согнулся, поджав ноги к груди, чтобы умерить боль.
Они потащили меня к кресту. Я наконец смог вдохнуть и вновь начал отбиваться, но на этот раз вырваться не сумел: меня уложили на спаянные трубы, руки развели в стороны и вместе с ногами стали привязывать лохматыми промасленными веревками.
– Вы что делаете?! - засипел я, все еще ощущая ноющую тяжесть в животе и не в силах кричать. - Отпустите, уроды!
Конечно, ни к чему мои стоны не привели. После того как конечности оказались прикрученными к трубам, рабы подняли крест; двое забрались на алтарь, третий стал подталкивать его снизу. Наконец его приподняли и вставили основанием в отверстие на середине алтаря.
Я повис, извиваясь и дергаясь. Привязали меня неумело, освободиться - не проблема, но на это требовалось время, а его-то как раз и не было. Крест был повернут так, что жирного в кресле я видел лишь краем глаза: Помахав копьем, он ткнул наконечником в мою сторону. Двое встали перед алтарем; сквозь бормотание донесся звук шагов, я извернулся, глядя за правое плечо: третий приближался ко мне с пучком заточенных электродов и большим молотком.
Звон, звучащий все это время приглушенно, всколыхнулся и будто разросся, набух, заполнив все вокруг. Я пытался вырваться, выпученными глазами глядя на приближающегося человека, чувствуя, что веревки уже ослабли, еще немного - и сумею освободить правую руку. Но времени не осталось совсем: мужчина положил электроды на край алтаря и стал залезать.
Остальные опустились на колени, а этот, взяв один электрод, выпрямился. Скрипнув зубами, я что было сил дернул плечом. Веревка треснула, будто надломленная палка, прогнившие волокна уже готовы были порваться, но тут заточенный, как игла, конец электрода уперся в рукав куртки на левом запястье. Бледная худая рожа, лишенная и подобия мысли, с затянутыми пеленой зенками, оказалась прямо передо мной. Крепко сжимая электрод за середину, раб поднял молоток высоко над головой, примериваясь. Я дернулся вновь, да так, что предплечье пронзила боль. Молоток резко опустился, ударил по электроду, и тут стена зала за спиной раба проломилась.
Во все стороны полетели обломки; вместе с серым утренним светом внутрь хлынула вода.
И одновременно веревка на правой руке лопнула. Локтем я оттолкнулся от трубы, резко подавшись вперед, нагнув голову, словно бык, в ярости бросившийся на врага. Лоб врезался в лицо мужчины, одновременно молоток ударил по тупому концу электрода - второй, заточенный, со скрежетом пробил мои наручные часы, в которые упирался, соскользнул, пробороздил ржавую поверхность трубы, оставив на ней серебристый зигзаг.
Получив удар по носу, мужчина вверх тормашками полетел с алтаря. Он упал, опрокинув двоих коленопреклоненных рабов, но я лишь краем глаза видел, что там происходит, потому что был занят - рвал освободившейся рукой веревки.
Бьющая сквозь пролом вода омывала алтарь, быстро наполняя зал. В широкое отверстие, сквозь которое она вливалась, просунулся железный нос катера, украшенный станиной с гранатометом. Рядом возникло лицо Пригоршни; стоя на палубе, он наклонился вперед, заглядывая.
– Никита! - заорал я и, высвободив наконец правую руку, нагнулся.
Надсадный звон будто разросся, заполнив собою окружающее пространство, сам стал этим пространством, каждым предметом в нем, стенами зала, сводом и полом - а после лопнул.
Будто пелена спала с моих глаз: я увидел, что нахожусь в помещении с низким потолком, вокруг дерево, а не железо… Я был в трюме баржи!
Толстяк в кресле обернулся зомби, необычайно жирным, распухшим, с отечной серой рожей и мертвыми глазами. Лица рабов поплыли, смазались… Я увидел Витька, Стечкина и Серого. Крест так и остался крестом из сваренных труб, зато чугунный алтарь превратился в большой, сбитый из бревнышек поддон.
Сорвав веревки с ног, я сделал шаг, и правая ступня провалилась в щель между досками. Вода прибывала, плескалась вокруг, покачивая тело мертвеца, раньше распятого на кресте, где чуть было не распяли и меня… Это был Копатыч! Я узнал его сначала по непомерно огромным ногам - должно быть, он носил обувь пятьдесят шестого, если не пятьдесят восьмого размера, потому-то его и прозвали Копатычем, - и лишь затем разглядел знакомые черты в грязном, заросшем щетиной лице.
Раздался крик, мимо плеча пролетел кусок арматуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18