«Вот тебе и абстракционизм, – думал он, – поди пойми, что изображено без объяснения искусствоведов». И вспоминалась ему в эти моменты другая картина, кажется, кисти кого-то из батальной школы Грекова, которая висела у них в части над офицерским столом для того, видимо, чтобы господа офицеры не забывали за едой о своей мужественной профессии. На картине был изображен штурм Зееловских высот, и трупы немецких солдат протягивали посиневшие скрюченные руки чуть ли не прямо к ним на стол. «Реализм, – думал он, – не надо тебе никаких искусствоведов – все и так ясно, дальше некуда!»
Он вышел на площадь Таксым – одну из центральных площадей Стамбула, от нее начиналась улица Истикляль, пешеходная зона с множеством магазинов и кафе, любимое место прогулок горожан по вечерам и в выходные. В центре площади был памятник вождю турецкой революции – Ата-тюрку, а рядом с ним стояли в несколько рядов телефоны-автоматы. Отсюда Кузниц обычно и звонил домой. Сейчас звонить было еще рано, и он пошел по Истикляль, проталкиваясь через толпу праздного стамбульского люда, в любое время заполнявшую эту улицу, рассеянно разглядывая витрины и продолжая размышлять об утреннем происшествии.
«Наверно, этот Эджби прав и теракт действительно был направлен против израильских туристов и кто-то террористам сообщил об изменении планов израильтян. Скорее всего, кто-то из арабов – вот тебе и золотой век», – опять подумал он, а ноги тем временем сами принесли его к лахманче и он зашел внутрь.
Лахманчу открыл Хосе – там было чисто и относительно недорого, да и еда была ничего, довольно вкусная. Кузниц вошел и огляделся: зал был большой, с зеркалами вдоль стен – это ему не нравилось, но, увы, трудно найти идеал в этом мире. Посетителей мало, хотя время было обеденное.
Он сел за стол подальше от входа и заказал шашлык по-адански и салат.
– А потом кофе, – сказал он официанту, – и повторил, – потом кофе, хорошо? – потому что, если этого не сказать, то принесут все сразу, как уже не раз было.
Ожидая, пока принесут заказ, он рассматривал посетителей – благо зеркала на стенах позволяли делать это незаметно. Кафе было рассчитано на местных – и блюда были местные, и цены умеренные, – хотя иностранцы тоже сюда забредали, но редко – тут не подавали спиртное и официанты не говорили по-английски.
Сейчас тоже в зале сидели одни турки. «Хотя, может быть, и курды», – мысленно поправил себя Кузниц.
За столиком напротив пили чай два старика, оживленно обсуждая новости – на столе у них лежала газета и на снимке можно было узнать вход в «Золотой век», – утренний теракт явно был сегодня новостью номер один. Ближе к выходу сидели девочки в синей форме из офиса «Turkish Airlines», а в дальнем от входа углу два молодых турка пили кофе и тихо разговаривали.
Одного из них он узнал – это был метрдотель из ресторана в гостинице. Он видел каждое утро, как тот прохаживался между столиками, подгонял официантов и иногда заговаривал с посетителями. Метрдотель этот Кузницу не нравился – слишком уж он был вежливым, до подобострастия с «настоящими» иностранцами, американцами или немцами. Второй был Кузницу не знаком – такой себе «толстый мальчик», похожий на араба-горожанина откуда-нибудь из Дамаска или Каира.
«Вот надо же! – думал Кузниц. – И те, и другие – восточные люди, а турка с арабом почти никогда не спутаешь». Тут принесли его заказ, и Кузниц об этой парочке забыл, а потом, когда, прихлебывая кофе, он опять посмотрел в ту сторону, метрдотель с «толстым мальчиком» уже ушли.
После обеда он еще немного погулял, купил банку орехов в меду – любимое Ингино лакомство – и пошел звонить. Инга была уже дома, но про теракт, слава богу, ничего не знала, и пришлось врать, что был теракт, но их в это время в гостинице не было – ездили покупать запчасти для машины Хосе – и что сейчас уже опасности никакой нет. Инга охала и ахала, приказала сидеть в гостинице и никуда не выходить, кроме как на работу. Кузниц поклялся, что выполнит ее приказание, и вышел из будки после разговора весь мокрый. После этого разговора вдруг вернулись все утренние страхи, и выход был только один – купить бутылку, что он и сделал – купил бутылку «Тичерз» и всякие фрукты-ягоды на закуску.
По дороге в гостиницу ему встретился тот толстый турок или араб, которого он видел в кафе вместе с метрдотелем «Золотого века». Он стоял возле гостиницы «Ниппон» и оживленно говорил по мобильному телефону и при ближайшем рассмотрении оказался совсем не мальчиком, а толстым дядькой средних лет и определенным арабом. Кузниц уловил обрывок фразы, но не совсем понял – он говорил на каком-то диалекте арабского – уловил только знакомое слово «масари», что значит на сирийском диалекте «деньги».
В холле гостиницы теперь толпились уезжающие израильтяне, и холл был завален их чемоданами. Кузниц немного поговорил с девицей, которая сбила его с ног утром. Девица, хлюпая носом, сказала, что у них четверо раненых и трое убитых и что они здесь не останутся ни минуты – за ними уже выслали израильский военно-транспортный самолет. Кузниц попрощался с ней и пошел к Ариелю. Ариель после ракии спал, и Кузницу с трудом удалось достучаться к нему.
– Уыпьем уиски! – сказал Кузниц, когда Ариель наконец его впустил, и поставил на стол бутылку и пакет с фруктами.
– «Тичерз»? – Ариель посмотрел на бутылку. – «Тичерз» есть гут. – И пошел мыть стаканы.
– Хосе пошел к себе в номер спать, – сообщил Ариель, выйдя из ванной. И они решили Хосе не звать, но как только налили по второй, Хосе появился сам и стал донимать их, произнося филиппики против пьянства и пьяниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67