– Но у меня ведь тоже одна из версий состоит в том, что все эти превращения дело рук человеческих, а совсем не божье провидение, – возразил Кузниц, – помнишь, «теорию заговора» профессора Рудаки. И вообще, – добавил он неожиданно для самого себя, – не об этом мой роман, не о перерождениях этих и прочих чудесах.
– А о чем? – спросил Константинов.
– А… – махнул рукой Кузниц, – долго рассказывать.
– Как хочешь, – Константинов никогда не настаивал.
Собирались по домам долго. Упаковывали выданный с собой пирог, искали чей-то зонтик, а Ефим вдруг вспомнил, что собирался взять у Шварца книгу о компьютерах, и они эту книгу искали, а остальные, ожидая их, смотрели пока телевизор. Кузниц телевизор ненавидел и вышел на площадку покурить. Вышел один, так как Константинов проводил среди себя кампанию по борьбе с курением и курил теперь строго по какой-то сложной, но, как он утверждал, чрезвычайно эффективной системе.
«Может быть, и действительно зря я приплел все эти чудеса, – думал он, уставившись в стенку, исписанную граффити, – ведь не это у меня в романе главное. А что? – спросил он себя и сам же себе мысленно ответил: – Тревога, наверное, постоянная тревога и ожидание надвигающейся на мир катастрофы. С этим я живу уже давно и ничего не могу с собой поделать».
Он стал вспоминать свой роман. Вспомнил город на Островах, такой, каким он его когда-то видел и попытался описать. Вдруг возникли в памяти песочно-желтые и светло-розовые кубики домов этого города, которые, громоздясь друг на друга, спускались уступами к темно-синему, почти черному по контрасту с ними морю вдоль тесных улиц, иногда переходящих в неширокие лестницы. Панорама этого города, описанная в романе, возникла в его памяти: светило слепящее солнце и жаркий ветер из Африки доносил с залива черный дым и тошнотворный запах горящей нефти.
И казалось сейчас ему, что этот город обречен, как обречены на гибель и другие любимые им города – Стамбул, Иерусалим и тот, в котором он жил, как обречено на уничтожение все его поколение, пережившее свой век.
Потом ни с того ни с сего вспомнились вдруг «меченые» из его романа: как они бродили по улицам, сторонясь прохожих, и рылись в мусорных баках – невинные жертвы неведомой силы, отметившей их несмываемым тавром и выбросившей из общества. Вспомнилось, как вспыхнуло рыжее пламя и окончательно уничтожило это несчастное племя.
«Хватит! – сказал он себе, затушил сигарету и выбросил ее в мусоропровод. – Хватит нюни распускать – еще потрепыхаемся. Мир еще не погиб и погибнет, скорее всего, не скоро». Он вспомнил рассказ Константинова про «Большую Берту» и усмехнулся.
Он не успел открыть дверь в квартиру Шварца – дверь открылась перед ним сама и на пороге встала бледная Константинова.
– Генрих, – почему-то шепотом сказала она, – иди скорее, там такой ужас по телевизору передают.
Уже в коридоре он услышал громкий, срывающийся от волнения голос телевизионного комментатора:
– …террористам удалось завладеть пусковой установкой с ракетами, несущими ядерный заряд. Пакистанская служба безопасности…
2005 год, июнь

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67