Он почти всегда закрывал теперь глаза в метро, чтобы не смотреть на окружающее, которое стало его последнее время как-то слишком раздражать, особенно раздражала наглая, в полном смысле слова бросающаяся в глаза реклама – это был плохой признак, видно, нервы сдавали, он отдавал себе в этом отчет, но ничего не мог с собой поделать. Вагон покачивало, выкрикивал станции репродуктор, и скоро неожиданно для себя самого Рудаки заснул.
Проснулся он от неожиданно наступившей тишины, тишина была полная – ничего вокруг не грохотало, не слышно было разговоров, молчал репродуктор. Он открыл глаза и увидел, что вагон пуст и стоит с открытыми дверями, и сразу же показалось ему, что вагон стал другим, не похожим на тот, в который он сел на «Вокзальной».
Во-первых, не было на стенках рекламы, но не это было главное, такая реклама иногда отсутствовала и в новом времени и тогда ее показывали в подвешенных под потолком телевизорах, правда, тут и телевизоров не было. Не очень насторожило и то, что сиденья вроде стали другими, потому что, если честно, то какие раньше были сиденья, он не помнил. Главной причиной его пока еще смутной тревоги была надпись по-русски на стекле двери «Не прислоняться» – не могло быть русской надписи в новом времени, в новом времени все надписи были на местном диалекте, ставшем языком этой Независимой губернии. Но вначале все это были смутные мысли и тревоги, и он решил, что завезли его в депо.
«Проспал, и в депо завезли! – подумал он и в панике выскочил из вагона. – А то двери захлопнутся, и еще дальше увезут».
Такое уже случалось с ним. Когда-то давно в Москве он тоже проспал, и завезли его в депо. Разбудила его тогда уборщица и по узким металлическим лестницам вывела из этого страшного темного подземелья, где дули горячие сквозняки и по переплетению рельсов беспорядочно сновали поезда, рыкая сиренами и ослепляя яркими фарами.
Перрон, на который он выскочил, был освещен лишь светом, падающим из окон вагонов, – дальше за колоннами была полная темнота, и куда дальше идти, было не ясно. Рудаки шагнул было за колонну, но там было так темно, что он тут же вернулся.
«Буду ждать, пока кто-нибудь не придет, – решил он сначала, – должен же быть кто-то в поезде». Но тут же его опять охватила паника – вдруг двери захлопнутся и поезд уедет, а он останется в темноте – и он побежал сначала в одну сторону, туда, где было меньше вагонов, но там в кабине машиниста никого не было, а потом в другой конец поезда, но и там кабина оказалось пустой.
«Что же делать?» – думал он, стоя возле кабины, и от отчаяния решил позвонить кому-нибудь по «мобилке», Иве или лучше В.К., может быть, вместе что-нибудь придумается. Он сунул руку во внутренний карман плаща, где обычно держал «мобилку», но ничего там не нашел, кроме каких-то обрывков бумаги, похожих на старые трамвайные билеты, сунул руку в боковой карман – нащупал там сигареты и спички, и вот спички его испугали по-настоящему – не пользовался он спичками давно, давно прикуривал он от зажигалок, а тут спички.
Он достал их из кармана вместе с сигаретами и тут же окончательно понял, что снова оказался в прошлом, хотя никаких усилий к этому не прилагал, никакой код не набирал и на прошлое не настраивался.
«Хотя… – вдруг припомнил он, – хотя перед тем, как задремать, думал я о старом метро, когда его только что построили, – было тогда всего четыре станции. Думал о том, что станции тогда объявляли по-русски». И опять отчетливо прозвучал у него в голове голос с электронным присвистом: «Станция „Вокзальная“. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция „Университет“».
– Плохо дело, – сказал он вслух и стал осматривать себя, находя все новые подтверждения того, что перенесся он в прошлое и перенесся как-то иначе, более основательно что ли – вся одежда на нем была из прошлого: короткий чешский плащ с пуговицами в виде футбольных мячей – вспомнил он, что очень этот плащ любил, – и костюм старый, гэдээровский, и в кармане плаща обнаружились старый имперский рубль и легкие, похожие на алюминиевые, монетки по пятнадцать и двадцать копеек.
– Как-то слишком уж обстоятельно я перенесся в прошлое, – сказал он себе, подумал немного и решил, что это наверняка сон, и ущипнул себя за руку – было больно. – Ну и что? Во сне тоже может быть больно. Надо ждать, пока проснешься.
И он решил ждать с удобствами, вошел в вагон, уселся и стал смотреть в темноту за колоннами. Темнота там была какая-то очень плотная, и что-то было в ней угрожающее – казалось, что оттуда кто-то за ним наблюдает. Что-то угрожающее было и в царившей вокруг абсолютной тишине – было так тихо, что он слышал собственное дыхание. Он зажмурил глаза, надеясь, как в детстве, что когда он их откроет, все ужасы исчезнут.
Так и оказалось – когда он открыл глаза, то снова оказался в заляпанном рекламными картинками вагоне. Людей в вагоне было уже мало, и поезд ехал по верху, а не в туннеле – очевидно, заехал он далеко от старого города, в спальный район на левом берегу. И действительно, скоро поезд стал тормозить, и репродуктор на языке Губернии объявил прибытие на станцию «Зарница».
«Приснится же такое», – он тряхнул головой, отгоняя приснившийся кошмар, и встал– надо было выйти и пересесть на поезд в обратном направлении, так как свою станцию он проехал, и когда встал, что-то, глухо звякнув, упало на пол у него с колен.
Это оказалось несколько монеток, он подобрал их и заспешил к дверям, которые вот-вот должны были захлопнуться. Рассмотрел он монетки только когда выскочил на перрон – это были легкие, как будто сделанные из алюминия, монеты Империи по пятнадцать и двадцать копеек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66