– Это деньги не мои, и я их не возьму. Это деньги Юры или, если он умер, надо его брату передать – у него брат больной. В общем, вы их сохраните, а я попытаюсь Хироманта найти.
– И себе ничего не возьмете? – спросил Раевский с удивлением в голосе.
– Не возьму, – ответил Рудаки. – Только вы деньги сохраните, пока я судьбу Хироманта не выясню. Да, кстати, – вспомнил он, – вы адрес Чернецкого не знаете? Надо его найти – он может что-нибудь знать о Хироманте.
– Какого Чернецкого? – удивился Раевский.
– Того, что на портрете. Помните? На презентации. Вы его за Хироманта выдавали.
– А… этот. Так это бомж какой-то. Я его в переходе нашел, возле метро «Демьяновская» – у него точка там. А колоритный типаж, как бы, Че Гевара, правда?
После разговора с Раевским неопределенное желание найти Хироманта или узнать о его судьбе, приобретало новый смысл, и Рудаки решил этим заняться всерьез.
Пора начать розыскные мероприятия, – сказал он Иве и усмехнулся.
– Какие еще мероприятия? – насторожилась Ива.
– Да это я так, – ответил он.
Был на Кресте один пьяница, бывший то ли следователь, то ли мент, который говорил, бывало, когда надо было найти рубль на пиво:
– Пора начать розыскные мероприятия.
«Пора начать розыскные мероприятия», – подумал опять Рудаки и начать решил с Чернецкого.
7. Розыскные мероприятия
Толкучка у «Демьяновской» была прежняя, как тогда, когда Рудаки встретился тут с Хиромантом. Он закурил, встал в сторонке у витрины «Макдональдса» и стал думать, как ему найти Чернецкого, и вспоминать о последней встрече с Хиромантом. Вспомнил, как стоял тот, неуместный здесь и жалкий в своем длинном черном пальто и косо надетой шляпе, как обтекала современная яркая толпа эту нелепую фигуру из прошлого, вспомнил его пророчества и советы, связанные с проникновением.
Почему-то был он сейчас уверен, что оба его проникновения происходили на самом деле, что действительно побывал он в прошлом, несмотря на всю нелепость и абсурдность этого в свете современного знания. Казалось ему, что встреть он сейчас Хироманта, тот объяснил бы все связанные с проникновением нелепости и противоречия: и откуда взялись сирийские лиры у него в кармане, и в каких джинсах он тушил троллейбус, и в каких – брел через пожарище, и почему не помнит он ничего из происходившего с ним в этом времени в тот период, когда уходил он в проникновение.
Впрочем, объяснить почти все это он мог бы и сам, стоило только поверить в проникновения или, наоборот, окончательно признать, что это были просто яркие сновидения, и Хиромант был нужен ему, чтобы укрепить в нем веру. Но Хироманта не было, а на том месте, где он стоял когда-то, появился бродяга в камуфляже и стал раскуривать вытащенный из урны окурок. Рудаки подошел к нему.
– Слышишь, дядя, – сказал он бодрым тоном, презирая себя и за этот тон, и за «дядю». – Тут один знакомый мой крутится, – он хотел сказать «обретается», но побоялся, что бродяга его не поймет, – такой бородатый, кудри у него буйные, густые, толстый такой. Не видел такого?
– Среди нашего брата, вагабондов, толстых немного, – сказал бродяга грустным, «интеллигентным» голосом. Рудаки еще сильнее устыдился своей фамильярности, – а в этом ареале, вокруг станции метро и рынка, и вообще один. Сержант вам, должно быть, нужен, правда, он такой же сержант, как я фельдмаршал, но не в этом дело. Кудрявый такой, с животом?
– Наверное, с животом, – ответил Рудаки, – я давно его не видел – лет тридцать, – и протянул бродяге пятерку. – А где он обретается?
– Обретается… – повторил бродяга, засовывая пятерку в карман, – давно я не слышал этого слова. Да вон там и обретается, в том переходе, – и он показал на новый подземный переход возле рынка.
– Спасибо, – сказал Рудаки и протянул бродяге сигареты. – Возьмите несколько.
– И вам спасибо, – бродяга вынул из пачки три сигареты. – Если что еще надо – я целый день тут… – он сделал многозначительную паузу, – обретаюсь.
Первое, что подумал Рудаки, когда увидел Чернецко-го, – это то, как мало тот был похож на Че Гевару.
«Берет, наверное, так внешность изменяет или ретушер постарался, – подумал он, – удивительно, что я вообще в том портрете Чернецкого углядел, правда, не сразу».
Ничуть не был похож Чернецкий в жизни на благородного революционера, а вообще, насколько помнил Рудаки, мало изменился – буйные кудри, как и прежде, закрывали его низкий лоб, и седины в них на первый взгляд не было совсем, так же смотрел он исподлобья маленькими, налитыми кровью глазками, так же, как тридцать лет назад, стоял он в привычной лениво-вызывающей позе, и казалось Рудаки, что скажет он сейчас, как, бывало, говорил тогда:
– Ну шо, Абгаша, как поживает твоя Сага?
Из-за этой фразы даже как-то подрался с ним Рудаки, правда, без особого успеха – поставил ему тогда Чернецкий «фонарь» под глазом, – но о той драке Рудаки и сейчас не жалел.
В общем, несимпатичной личностью был Чернецкий, и, несмотря на то что прошло столько лет, Рудаки и сейчас не хотелось иметь с ним дела. Однако Хироманта надо было попробовать разыскать или узнать о его судьбе, и, похоже, Чернецкий был единственной ниточкой.
– Здравствуй, Гена, – сказал Рудаки, подойдя к нему. Чернецкий прищурился и долго разглядывал Рудаки, потом ответил:
– Ну, здравствуй, коли не шутишь. А ты кто такой? Что-то не признаю я тебя – глаза у меня того, не очень.
– Аврам я, Рудаки. Помнишь?
– А… Абгаша, – дыхнул на него дешевой водкой Чернецкий. – А говорили, ты умер.
Рудаки захотелось дать ему в морду, как тогда в Кофейнике, но он сдержался – Хироманта надо было найти – и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66