– Дерзай, брате, – сказал Иоанн хромому. – Не сделаешь – пожалеешь.
Колченогий вздохнул, покачал маломудрой своей головой простолюдина и улегся на циновку рядом с засыпающей немой. И стал ждать, когда та заснет. Немая, уже не раз ночевавшая в придорожных канавах со своим безгрешным колченогим спутником, доверчивая, как овечка, спокойно отвернулась к стене. И сон тотчас слетел на нее.
Поверив словам старца, колченогий, едва немая заснула, с некоторым сомнением запустил ей под рубаху обе руки, коснулся ее теплого голого живого тела и замер. Он почувствовал, как у него поднимается настроение и, говоря современным языком, повышается тонус. Ай, какой мудрый этот старик, подумал он! И пожалел, почему он никогда не делал этого раньше, когда спал с этой немой в различных вертепах и в домах, где им давали приют. Ай да старик!
А что немая? Немой же в этот момент снился обольститель-бес, предосудительно хватающий ее за набедренную повязку. Немая замерла: чего этот бес надумал? А тем временем колченогий, подивившись новым, непривычно сладостным ощущениям, начал тихонько продвигать свою руку выше и раздвигать ноги немой, не переставая удивляться тому, как поднимается у него настроение. И тут немая поняла, что бес, ухвативший ее набедренную повязку, хочет овладеть ей. Познать ее! Мерзкое отродье! Не бывать этому! Она с криком вскочила и, ругаясь грязными словами, – да-да! именно так – накинулась с кулаками на хромого, принимая его за беса, потому что это именно его руки были у нее под рубашкой. Она ведь не ведала, что руки он распускал исключительно с лечебной целью. Получив удар по лицу, колченогий ахнул и метнулся к двери. Немая же орала на весь дом благим матом. У одноглазого Гая от радости из его единственного глаза выкатилась слеза. И тут они все, кроме праведного, изумленные, пришли в себя. Ибо у нее прорезалась речь, а колченогий скакал, как заяц. Одноглазый Гай вытер слезу и стоял, открыв рот, притопывая босой ногой. Чудо!
Ночью никто, кроме праведника, не спал. Немая без остановки что-то говорила и говорила, видно, хотела высказать все, что накопилось у нее за годы немоты. Колченогий кругами ходил по комнате, изредка подскакивая, как козел Азазел, а хозяин, одноглазый Гай, все думал и думал о том, что вот как повернулась судьба, наконец-то он стал обладателем тайного лекарского знания и теперь сам сможет врачевать убогих, которыми полна округа. И будет у него хлеб на старость.
Да, читатель. Каких только приключений не случалось с праведным Иоанном во время его хождений по Малоазийским языческим землям. И смех был, и были слезы…
Утром, когда Иоанн собрался покинуть кров гостеприимного одноглазого Гая, по-христиански приютившего поздним вечером одинокого старца, к нему, как репей, прилепились излечившиеся с его помощью ночлежники и стали просить взять их с собой. Лишившись своих хворей, они не знали, что им дальше делать. Как жить дальше? Как строить жизнь? Они не были готовы к новой прекрасной жизни. Колченогий все подпрыгивал, проверяя надежность своего излечения, а вчерашняя немая, не переставая, несла всякую околесицу, осваивая членораздельную речь. Иоанн с чисто научным интересом прислушивался к ее говору: ему было интересно, на каком же языке она будет теперь изъясняться, ибо он помнил, что ночью она обличала колченогого в посягательстве на ее честь и достоинство на древнееврейском языке с примесью греческого, изредка используя латынь.
Пока Иоанн так размышлял, с улицы донеслись грохот барабана и звук военной трубы. По дороге мимо дома Гая двигался отряд стражников во главе с восседавшим на белом коне командиром. На плечи его был накинут пурпурный плащ, а грудь украшала увесистая золотая бляха с выбитой на ней большой головой льва. Это, видимо, и был тот самый посланец кесаря – трибун Антоний Марцелл, о котором вчера говорил Гай и который прибыл в поселения для расправы с местными христианами. Иоанн бывал здесь несколько лет назад, и ему тогда удалось создать небольшую христианскую общину. Но потом до него дошли слухи, что приходской старшина умер и община дышит на ладан. Вот он и прибыл сюда, чтобы вдохнуть в здешних христиан новую жизнь. Но римляне, видимо, решили опередить его и уничтожить даже то, что еще оставалось от общины. Сменивший на римском троне умеренного Тита Веспасиана новый кесарь Домициан, видно, взялся за христиан всерьез.
В конце двигавшейся колоны, окруженные стражниками, шли женщины с детьми, старухи, несколько молодых мужчин; тащились старики с посохами – всего человек пятьдесят. Марцелл проехал мимо стоявшего у разбитой лачуги Гая Иоанна и приставших к нему двоих ночлежников. Римлянин даже не повернул в их сторону головы. Однако от отряда отделились двое стражников и, слегка покалывая старца и его компаньонов пиками, загнали их в общую толпу задержанных.
Люди шли молча, обреченно опустив головы. Многие плакали. Какая-то женщина пробилась сквозь толпу к Иоанну и поцеловала ему руку. Иоанн узнал ее. Это была жена приходского старшины. Бывшая немая, которая держалась с ним рядом, увидев это, тоже поцеловала Иоанну руку.
Женщина сказала:
– О, авва, зачем ты пришел сюда? Разве тебя не предупредили?
– О чем, сестра моя?
– Есть указ Домициана – уничтожать христианские общины. Сейчас нас загонят в склад, в котором раньше хранились кожи и который мы превратили в дом молений, и подожгут.
– И Распятый не поможет нам, – сказал бредущий рядом старик в рваном плаще.
– Авва вам поможет, – вдруг встрял в разговор вчерашний колченогий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89