Настала пауза. Боб повернулся, чтобы уйти обратно в свой кабинет.
– Красавица, – пробормотала я.
– Что?
– Я сказала «красавица». Так Ванда ее всегда называла.
– Ну что ж, для Ванды она, возможно, и красавица, – ответил Боб. – Немного помявшись, он добавил: – Это нигде не зарегистрировано, но так утверждают в Социальной службе.
– Что ты имеешь в виду?
– Тери не мать Винус. На самом деле ее мать Ванда. Предыдущий сожитель Тери, который был перед этим скользким типом, сделал Ванде ребенка.
– О господи… – До меня стал доходить страшный смысл случившегося.
– Ему даже ничего за это не было, – продолжал Боб. – Он изнасиловал ребенка, умственно отсталую тринадцатилетнюю девочку, и смылся. – Боб беспомощно вздохнул. – Вот тебе и красавица.
Многое внезапно встало на свои места. Если Винус – дочь Ванды, то, может быть, именно Ванда заботилась о Винус в грудном возрасте и раннем детстве? Даже если это не повлияло на уровень умственного развития Винус, среда, в которой она росла, была просто ужасной. Я вспомнила Ванду с ее куклой, которую она нежно держала на руках, а в следующую секунду, когда ее что-то отвлекало, бросала и забывала. Что, если она обращалась с Винус точно так же? Возможно, Винус лежала одна в кроватке, пока Ванда о ней не вспомнит. Возможно, она плакала так долго, что в конце концов усвоила, что плачем ничего не добьешься, что надо просто ждать, не двигаясь. Что, если другие члены семьи вступали с ней в контакт лишь тогда, когда им нужно было силой принудить ее молчать, и она усвоила, что нападение лучшая защита? И нападала прежде, чем кто-то успевал сделать ей больно.
Все это были всего лишь предположения, но они складывались в цельную картину, как кусочки страшной головоломки.
Моя обычная методика по установлению контроля над классом и превращению его в сплоченную группу с этими ребятами не срабатывала. Все мальчики страдали гиперактивностью и нарушением внимания, все были импульсивны и агрессивны.
У Зейна с Шейном были свои проблемы. Хотя они жили в хорошей семье, их приемным родителям, усыновившим близнецов, когда тем не исполнилось и года, было далеко за сорок. Эти добрые люди обожали мальчиков, но просто не знали, что делать с их серьезными поведенческими нарушениями. Главной проблемой близнецов, типичной для многих детей с ЭАС, была неспособность учиться на опыте. Им приходилось объяснять одни и те же вещи много раз, а значит, им трудно было усвоить правила поведения в классе. К тому же у них отсутствовала четкая связь между запоминанием и пониманием того, как пользоваться тем, что они запомнили. Даже если они усваивали правила, то есть могли их процитировать, то не знали, как их применить.
Джесс был единственным учеником в классе, который хоть как-то мог сконцентрировать внимание, но его тики значительно снижали его способность к обучению. Огорчаясь, он бил себя кулаком по голове. А пытаясь сосредоточиться, снова и снова повторял одно и то же, например: «О господи, о господи, о господи» или «Нужно быть внимательным, внимательным, внимательным». Это надоедало другим, им трудно было заниматься под бормотание Джесса.
Я потратила много времени на то, чтобы разобраться, чем вызваны проблемы Джесса с обучением. Главным образом они касались чтения и орфографии. Джессу было трудно работать в шумном помещении. Он не слишком хорошо различал звуки, поэтому слова вроде «стул» и «стол» в шумной комнате звучали для него одинаково. Учиться в нашей компании было для него тяжким испытанием.
Узнав о способностях Билли, я прилагала все усилия, чтобы вовлечь его в работу. Но Билли был непоседой. Он не желал трудиться. Билли хотел одного: болтать и драться.
На этом фоне развивались мои отношения с Джули. Она была ярым сторонником вседозволенности в отношении детей. Джули считала, что их нужно любить, поощрять, вознаграждать и закрывать глаза, если они сделали что-то не так. Если кто-то из детей срывался с места и начинал носиться по классу, Джули ничего ему не говорила, а просто хвалила тех, кто остался сидеть на своих местах. Такой подход мог бы принести плоды, если бы вскочивший не делал это для того, чтобы колотить других по голове.
Джули сразу терялась, когда мальчишки затевали драку. Самым решительным ее действием было схватить кого-нибудь из них и обнять, ласково рассуждая о том, что причинять друг другу боль нельзя.
В связи со всем этим у меня были две серьезные проблемы. Во-первых, мне искренне нравилась Джули. Нравились ее чувство юмора, ее трудолюбие, ее характер. И мне хотелось тоже ей нравиться. Поэтому мне было трудно исполнять роль «плохого парня», указывать на недостатки ее подхода, постоянно говорить, что было бы гораздо лучше выступать единым фронтом. А во-вторых, из-за наших расхождений я начала чувствовать себя неуверенно. Шли недели, я понимала, что настало время ужесточить свои требования к дисциплине, но постоянно откладывала этот момент, главным образом из-за того, что не хотела говорить Джули, что ей придется сделать то же самое.
Однако в конце концов такой момент настал. Я сражалась с этим классом уже три месяца, однако в поведении мальчиков не наблюдалось заметных признаков улучшения. Я решила установить хоть какой-то порядок.
Дома я взяла четыре листа толстого белого картона и с помощью цветной бумаги изобразила на каждом светофор. Написала сверху имена мальчиков и вложила в три окошка светофора – красное, желтое и зеленое – маленькие колышки. Потом сделала из картотечных карточек красные, желтые и зеленые кружки и наконец начертила таблицу с написанными вверху днями недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50