Вот он приезжает в городок, неуязвимый паладин, стреляющий направо и налево в первого встречного. Вот он покидает городок – зевая от скуки либо скривив в презрительной усмешке губы.
В те редкие мгновения, когда Джон Пол нарушает свое презрительное молчание, его речь бывает столь ходульна, что я не удивлюсь, если кто-нибудь вообразит, будто сначала он сочинил ее на бумаге, а потом выучил наизусть. Роста в нем почти шесть с половиной футов, и похоже, ему нравится взирать на меня сверху вниз, словно он какое-то божество, король джунглей из кинокартины студии RKO образца 1941 года. Нет, разумеется, он провел в Африке немало времени. Почти Нормальный Джимми клянется, что однажды, когда Индо-Тибетскому цирку не хватало провизии, Зиллер выследил в лесу оленя, догнал его и полоснул ножом по горлу. А на следующий день он встал на берегу горного потока у самых порогов и голыми руками таскал из воды лососей. А еще через день взял в лес свою флейту – в результате три фазана закончили жизнь в котелке с супом. Глядя на Зиллера, в такое трудно не поверить. Но что еще удивительнее, он только что истратил сотню зеленых и немало личного времени, чтобы вызволить меня – человека ему чужого – из-за тюремной решетки. Возможно, причиной всему Аманда, это она настояла, чтобы приехать и забрать меня из тюрьмы. Но ведь Зиллер-то согласился. Так что держись, Джон Пол! Я буду не я, если не попытаюсь раскусить этого человека – в конце концов, именно из-за него я и предпринял в недавнем прошлом столь решительные шаги. А еще я попытаюсь проникнуться к нему расположением. Но истина заключается в том, что легкой дружбы с этим Предводителем Дикарей ждать не приходится. Не стоит даже рассчитывать.
А вот Аманда – совсем другое дело. Она тотчас располагает к себе, тотчас очаровывает и соблазняет, тотчас пробирает до мозга костей, учащает пульс и дыхание. Даже Джон Пол и тот не нашел слов, чтобы описать Аманду. Это, пожалуй, единственное, что ему не удалось. Почти Нормальный Джимми назвал ее как-то раз «религией в себе самой», и я готов признать, что есть в ней нечто неземное; это сквозит в ее мягкости, в ее манере держаться, в ее улыбке, в том, как она словно плывет по воздуху, не касаясь земли. И все же если она и святая, то канонизировал ее понтифик бродяг и цыган. Боже милостивый! Какие цвета она носит! Сколько на ней бус и браслетов! По кольцу на каждом пальце, в том числе на ногах. Ее темные волосы обожжены на концах пламенем костра. Ее жесты полны грации, словно она движется в такт только ей слышимой музыке. В них сквозит одновременно решительность и мечтательность.
Как и у меня, щеки у нее чуть пухлые. Черты скорее резковатые, нежели классические, однако их смягчает выражение воодушевления и добродетели. Ее глаза сияют, словно рисинки в воде. Ее губы торжествует победу над ее передними зубами, которые под углом слегка выпирают вперед, словно вагоны сошедшего с рельсов поезда. Но это не уродует ее, не умаляет ее красоты – наоборот, из-за неровных зубов губы ее постоянно словно слегка надуты. Этот чувственный и капризный рот сотворен для поцелуев, для того, чтобы упиваться им. Этот рот артикулирует гласные, словно они символы плодородия, и мужчинам остается только беспомощно скользить по дуге ее легкого пришепетывания.
Бесполезно даже пытаться описать ее дальше. Ведь я не поэт и не наделен умением объяснить, почему ее небольшие груди столь же соблазнительны, как и молочные железы какой-нибудь пышнотелой красотки. По всей видимости, она околдовала меня (Почти Нормальный Джимми предупреждал, что так оно и будет), так что мне только остается надеяться, что я еще не окончательно утратил рассудок.
Что же касается Зиллеров как супружеской пары, их образа жизни, то выносить суждения пока что преждевременно. Более того, тем самым я скорее бы дал характеристику себе самому, нежели им. Конечно, я бы мог предположить, что сказал бы о них какой-нибудь ученый муж из института. До некоторой степени я мог бы с ним и согласиться. Я ведь здесь не для того, чтобы превозносить Зиллеров, но и не затем, чтобы смешивать их с грязью. Однако боюсь, что мне с ними есть из-за чего ломать копья. Из того, что мне известно об их философии, можно сделать вывод: она заражена романтикой и разной мистической дребеденью. Однако не считай я их фигурами знаковыми, не ощущай я, как сегодня они создают в поэзии то, что завтра станет достижением научной мысли, вряд ли бы отправился вместе с ними… к тому, что считает их частью себя.
* * *
Мои хозяева уложили меня спать в гостиной, устроив из пестрых подушек и лоскутных одеял лежанку на манер аккордеона. Если они надумают взять меня в работники, сказала Аманда, то за домом над гаражом имеются еще две комнаты, которые я могу обустроить по собственному желанию. Конечно, это как небо от земли отличается от моего шикарного люкса при институте. И все равно я, словно жених, жду не дождусь, когда переберусь в эти новые спальные покои.
Спать Зиллеры ушли рано. Признаюсь, даже если я и испытывал к Джону Полу похотливую зависть, обильное кровотечение из моей бедной задницы быстро заставило меня позабыть о ней. Черт подери этот геморрой! Из-за него я состарюсь раньше времени. И пока я лежал у себя (разумеется, на животе), до меня из их комнаты доносились смех и музыка. Подрагивало пламя свечи – в щель под дверью мне были видны его отблески, ноздри щекотал дурманящий дымок благовоний. (Интересно, а их знаменитый бабуин тоже там с ними?) Зиллеры крутили пластинки, какой-то новый, совершенно безумный джаз. Напрягши слух, я расслышал, как Аманда спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141