Обезьяне точно понравится, хе-хе!
Белфорд тормозит и хочет объяснить, что Андрэ не простая обезьяна, а переродившаяся. Вы подталкиваете его в спину.
02:23
Стоя в мерцающем облаке драконова огня, на перекрестье неоновых потоков, бьющих из полудюжины китайских фасадов, Белфорд выглядит ошарашенно и слегка встревоженно.
– Пора домой, – говорит он убитым голосом. – Я устал. Странный был уик-энд…
Ха, думаете вы, ты даже половины не знаешь!
– Белфорд, милый, странности еще не закончились. Но уже скоро. По крайней мере для тебя.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я еле на ногах стою.
– Давай ключи, я поведу. Бери Андрэ, садитесь назад.
Белфорд подчиняется. Вы газуете на восток по Джексон-стрит, потом сворачиваете на север, на Борен-авеню – Белфорд хнычет, что дом совсем в другой стороне, – и останавливаетесь у круглосуточного магазинчика. Там вы покупаете два банановых эскимо и маленький кекс с глазурью, типовой продукт фирмы «Хостесс». Когда вы возвращаетесь в машину и ставите пакет со сладостями у себя в ногах, Андрэ закатывает истерический концерт.
– Почему ты ему не даешь?…
– Потому что еще не заслужил! В этом городе и так хватает тунеядцев. Андрэ пора усвоить: кто не работает, тот не ест.
Белфорд затравленно озирается.
– Куда ты нас везешь?
– В дорогой отель.
– В отель?! Но мы не можем…
– Еще как можем!
02:47
Варварийские обезьяны считаются у себя на родине искусными собирателями; их руки достаточно проворны, а большие пальцы достаточно развиты, чтобы срывать виноградины и по зернышку подбирать рассыпанную кукурузу. Эта порода макак также обладает защечными мешками для хранения запасов пищи. У Андрэ мешки выглядят внушительно – в них однажды поместилась коллекция драгоценностей султана Брунея, – и тем не менее вы беспокоитесь, войдет ли туда эта длинная и жесткая штуковина, которую вы только что извлекли из сумочки.
– Во имя всего святого, скажи наконец, что происходит? – восклицает Белфорд.
«Линкольн» припаркован на Терри-авеню, напротив входа в отель «Сорренто» – как раз в том месте, где вы с Даймондом наслаждались полномасштабным секс-контактом в столь тесном замкнутом объеме, что даже два цирковых лилипута, из тех, которые по тридцать штук залезают в малолитражные машины, не согласились бы повторить этот подвиг. Поистине любовь движет мир. А вожделение, наоборот, останавливает. Любовь заставляет время бежать быстрее, а вожделение замедляет его, замораживает, убивает – но не транжирит, не проматывает впустую; просто уничтожает его, аннигилирует, удаляет из континуума, не позволяет своим рабам сделать ни шагу вдоль унылой темпоральной шкалы. Вожделение – это тысячетонная стрелка одометра на приборной панели абсолюта. Хотели бы вы снова запустить процесс чувственного торможения, оказаться внутри грязного кокона, сплетенного вами и Даймондом из сексуально заряженной паутины, изолироваться от жадного голода часов. Если ваша стратегия верна, то события должны происходить с астрономической точностью, ибо график неумолим, развязка близится, а запас вожделения, позволяющего затормозить безжалостный бег минут, увы, исчерпан.
Ядовито-зеленым толстым фломастером, купленным в отделе школьных принадлежностей, вы красите белый наконечник – наконечник старой резиновой клизмы вашей матери. Результат напоминает нефрит не больше, чем последние американские президенты напоминали государственных деятелей, да и вообще при таком освещении понятие «цвет» лишается смысла, однако Конго ван ден Босс, как известно, тренировал своего мартышкообразного ассистента при помощи наглядных пособий, и вы хотите застраховаться от лишних случайностей ведь эта затея и так составлена из сплошных натяжек.
– А теперь, теперь что ты делаешь? – спрашивает Белфорд.
Не отвечая, вы выскальзываете из машины и распахиваете заднюю дверь.
– Андрэ, пойдем! Пойдем с тетушкой Гвен! Сейчас мы повеселимся.
Схватив обезьяну за лапу, вы увлекаете ее на улицу. Оранжевые глаза Андрэ буквально приклеены к пакету со сладостями.
– Нельзя, Андрэ, еще не время. Потерпи! А ты что сидишь, Белфорд? Иди-ка сюда. Я помню, ты рассказывал, как работал Конго, но я уже не помню деталей.
Вы переводите Андрэ через пустынную улицу. Потрясенный Белфорд нагоняет вас у подножия пожарной лестницы, нижняя ступенька которой на целый ярд выше вашей головы.
– Эй, какого ч-ч?…
Продемонстрировав животному свежеокрашенный наконечник, вы указываете вверх, на пожарную лестницу. Потом предлагаете ему эскимо, а когда он протягивает руку, прячете назад в пакет. И снова показываете на пожарную лестницу. Андрэ ждет. Вы вкладываете ему в руку наконечник от клизмы. Какие у него пальцы! Маленькие, живые, сильные…
– Белфорд, не стой, помоги мне! Надо подсадить его на лестницу.
Белфорд смятен и ошарашен.
– Ты что, с ума сошла?! Ты что собираешься делать?
Ваш тоненький сладенький девичий голосок похож на голос клубничного пирога:
– Я хочу, чтобы Андрэ забрался в пентхаус и кое-что принес.
– Да никогда! Ты в своем уме?! А ну-ка вернись в машину!
– Спокойно, не нервничай. Это просто розыгрыш.
– Какой еще розыгрыш?
– Смешной и безобидный. Мне надо, чтобы Андрэ принес наконечник для клизмы.
Вы снова достаете сладости, суете их обезьяне под нос и убираете в пакет. Остается надеяться, что ваш гипотетический жених в угаре беготни по Сан-Франциско пропустил сообщения о природе метода доктора Ямагучи.
– Но зачем? Зачем тебе какой-то… Это что, дурацкая игра в холодно-горячо? – Белфорд, несмотря на сильнейшее потрясение, изо всех сил пытается найти оправдание вашим действиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117