Когда мы с Фронтчаком остались одни, он посмотрел на меня с таким пониманием, словно читал мои мысли.
– Я знаю, о чем вы думаете. Такая история никого не может воодушевить. И вы, вероятно, спрашиваете себя, как быть дальше. Не бросить ли все к черту? Я угадал?
– Угадали. Вчера я решила, что как только мое дело так или иначе выяснится, я верну свой партбилет. Ведь во всей этой истории нет ни единого слова правды. Вчера я была до того потрясена, что вообще ничего не соображала. А теперь не перестаю удивляться. Знаете, до войны у нас был сосед-коммунист. Он годами сидел в тюрьме. Семья бедствовала ужасно. Жили они в подвале, мебели никакой, одни голые стены. А они улыбались. Словно верили, что непременно придут лучшие времена. В Кальварии, где мы жили во время войны, я тоже насмотрелась на разных людей. Одни в оккупацию разбогатели и тут же забыли о своем происхождении, к беднякам стали относиться с величайшим презрением. По-моему, задача партии в том, чтобы даже самым бедным дать возможность выйти в люди. Бесплатные школы – большой шаг в этом направлении. Аграрная реформа тоже.
В партии должны царить искренность и правдивость. Ее идеи слишком прекрасны, чтобы их осквернять мелочными личными счетами. А между тем смотрите, что творится! Что будет дальше? Что делать?
Наш секретарь не должен был допускать того, что произошло вчера! – Я дала волю своему возмущению и уже не пыталась сдерживаться, – Он своими речами может опошлить любую идею. Ему не веришь даже тогда, когда он прав. А председатель месткома?! Постоянно щеголяет своим пролетарским происхождением и противопоставляет рабочих всем остальным людям. Всюду ему мерещатся враги. Разве это правильно, скажите?
– Ну, пошла-поехала! Погоди! Не забывай, что ты говоришь о конкретных людях, а не о партийцах вообще. И не о самой партии.
– Но они олицетворяют партию в глазах рядовых ее членов. И на них партия опирается в своей работе. Если положение не изменится, нас погубят доносы и склоки.
– Вы ведь знаете и других, настоящих коммунистов.
– Да, и именно поэтому меня так потрясло вчерашнее собрание. Разве можно такие прекрасные идеи воплощать в жизнь в атмосфере страха, лжи и доносов?
– Сколько вам лет, Дубинская? – спокойно спросил Фронтчак.
– Девятнадцать. Я же вчера сказала.
– Ответить вам нелегко. Но хорошо, что вы прямо высказали свои сомнения. Сам я уже давно в партии. Сначала во Франции, потом здесь. Искренность я ценю. У Французской компартии тоже были свои недостатки, но то была борющаяся партия. Наша же Польская рабочая партия – одновременно борющаяся и правящая. В этом все дело. Те, кто состоял в партии во время войны, несомненно, идейные люди. А теперь всяко бывает. Те, бывало, отказывались от личного счастья, жертвовали ради идеи свободой и даже жизнью. Теперь же к нам приходят и такие, кто рвется к власти, стремится сделать карьеру. Эти способны на все, ничем не брезгуют, лишь бы добиться своего. Вот и спрашивается, как быть: оставаться и терпеть разные несправедливости или же махнуть на все это рукой? Но если уйдут те, кто пришел в партию по идейным побуждениям, то что же получится? Останутся одни карьеристы. Поверьте, товарищ Дубинская, то, что я скажу, не просто фраза: классовая борьба продолжается, И партию она не минует. Это борьба за подлинное лицо партии. И продлится она не день и не месяц, а возможно, годы. Но в конце концов победим мы. Запомните: уйти – значит сложить оружие! Нужно остаться и бороться со злом.
– Со вчерашнего дня я чувствую себя совершенно разбитой. Это случилось так внезапно. У меня словно почва ушла из-под ног.
– А вы не сдавайтесь. Эта история должна вас закалить. Вас обидели, верно. Но нужно держаться. Оставайтесь с нами! Партии нужны ваш трезвый ум и чувство справедливости. Хотелось бы, чтобы вся молодежь рассуждала так, как вы.
– Спасибо. Но если даже я останусь, то молчать уже не смогу. Буду вслух говорить все, что думаю.
– Давайте так. Хотя предупреждаю: вам будет нелегко. У нас, к сожалению, больше ценят пустых крикунов. Но ничего, мы еще дождемся, что в цене будут мыслящие люди. Вот увидите!
Мама собиралась на рождество в Ченстохов, но мои дела не давали ей покоя.
– Пойду к Иреку на работу и скажу все, что я о нем думаю. Как я верила ему! Не могу себе этого простить. Завтра же утром пойду.
– Мама, очень тебя прошу, никуда не ходи! Ради бога! Он только и ждет предлога, чтобы снова ко мне привязаться. Вчера, когда я возвращалась с занятий, он шел за мной всю дорогу. Но я прикинулась, будто не замечаю его.
Стефан разрешил маме остаться в Ченстохове до Нового года. Она очень обрадовалась.
– Какой он добрый! Сказал, чтобы я возвращалась не раньше Нового года, потому что поезда будут переполнены.
– Ты меня удивляешь, мама. Туда понаедет столько народу, будет тесно, неудобно. Зачем тебе ехать?
– Я остановлюсь у родителей Збышека. Они переезжают во Вроцлав после Нового года, а праздники проведут еще там, в Ченстохове. У них будет свободнее, чем у тети Михаси. А что ты скажешь, если я приглашу наших сюда на пасху? Ведь у нас хорошо, просторно.
– Я не скажу ничего. Просто сбегу в Валим.
И снова я каждый вечер ходила в техникум, а потом занималась дома. Питалась кое-как, часто забывала купить себе еду. Когда есть было нечего, пила чай с вареньем, которое два года назад сварила пани Дзюня, и этого мне вполне хватало.
В техникуме каждый день было что-то новое. То контрольная по математике, которую мы ждали только через неделю. То контрольная по стройматериалам. Эдека Згуду приняли было в техникум, и мы даже по этому случаю перешли с ним на «ты», но спустя месяц его отчислили, так как он совершенно не посещал занятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161