Русского, естественно, не знает. Не сразу и поймёшь, что бормочет. Языковой барьер – серьёзная проблема. Неожиданно встрепенулся, тычет рукой вниз.
Пилот решил: «Вражий штаб!». Переспросил для верности:
– Точно, штаб?
Тот радостно кивает, лопочет по-своему.
Ракеты – в цель. Прямой наводкой. Внизу разрывы, дым, пыль. Нету хижины.
– О-оох!
Оказывается, это был его родной дом. Похвастаться хотел…
Замолкает навеки.
Теперь на него рассчитывать не приходится.
И победить без помощи аборигенов нельзя. Поэтому в работе с местным населением мы старались, как могли, придерживаться особой деликатности и такта.
А нашим постоянным гидом сделался Ахмад.
Он был в составе трёх местных афганцев из подразделения царандоя – тамошней милиции – прикомандирован для обслуживания и охраны нашего пункта.
Ахмад прекрасно готовил. Всегда на открытом огне, на плите не умел. Дровишек у нас, слава богу, хватало – горы ящиков от снарядов. Без ящиков – беда! Дров в Афганистане, в привычном смысле этого слова, нет. В долинах редкие ивы и тополя. Полукустарничек терескен – единственное топливо.
Затянет Ахмад себе под нос заунывную восточную песнь, мечтательно прикроет глаза и давай шинковать в салат перцы, помидоры, зелень, промывать рис для плова, печь лепёшки, жамкать кусочки мяса в маринаде на шашлык.
Мэро бэбу-ууу-уууууу-с, мэроо-оо-о бэбус.
Мэро бэ-э-э-бусс, мэроо-оо-о-о бэбус.
«Меня целуй!»
Бароййе охарин бор
Тора хода негох дор
Ке миравам бэ суй-е сарневешт.
Бахорэ ман гозаштэ
Гозаштэхо гозаште
Ке миравам бэ суй-е сарневешт.
Дохтарэ зибо
Эмшаб бо то мимонам.
Дохтарэ зибо
Эмшаб бо то мехмонам…
У нас бы сказали: «Давай сблизимся и разбежимся». Там по-другому: «Красавица, я сегодня с тобой останусь. Я сегодня твой гость. Весна моя прошла. В жизни всё проходит. Поэтому поцелуй меня в последний раз, и я уйду в сторону своей судьбы».
Ахмад частенько баловал нас отменным пловом.
Возьмёт огромный, будто банный котёл, казан. Нальёт на дно растительного масла. Масло своё, какое-то особенное, исключительно вкусное. Сверху морковь, репчатый лук, крупный, сладкий. На овощи – мясо: телятина или баранина большими кусками. (Такого мяса как «свинина» для них в природе не существует.) Дальше – рис горой. Закроет тяжёлой крышкой казан – и на костёр. Часа два, два с половиной всё это дело на огне стоит. Крышку открываа-а-ает… Ду-ух невероятный!
Рук своих Ахмад никогда не мыл. Раковину, кран с холодно-горячей проточной водой, кусок душистого мыла – всё это разом заменяла ему бурая тряпка, которой не давал он ни покоя, ни продыху. Утирка впитывала в себя соки и запахи каждого блюда, соки смешивались, на жаре доходили. И уже следующее кушанье в его волшебных руках приобретало какой-то особый цимус, неповторимую пищевую формулу. Каждый из нас тоже пытался готовить, но так вкусно не получалось. Мы гадали: «Он специи какие особые кладёт или шепчет над едой чего?». Не может быть, что всё дело в тряпке. К ней все потихоньку привыкли. Тем более, на приёме у губернатора я видел такие же. Их подавали на десерт, к чаю. Каждому свой чайник, блюдечко с восточными сладостями и, в качестве салфетки, для утирания губ, рук – тряпицу…
Хуже другое: у Ахмада постоянно был насморк.
Прозрачная, словно из горного источника, капля всегда висела у него на кончике носа. Он никогда не шмыгал, не втягивал её дыханием внутрь. Только стряхивал пальцами или ждал, когда упадёт сама. Пальцы оботрёт о тряпку и дальше готовит.
Однажды он шёл с огромным блюдом плова. (Мы принимали местных партийных вождей). Обе руки заняты. Капли из носа, будто из неладно пригнанного краника, летели одна за другой на парящую баранину с рисом и овощами.
Наше обращение в местную кулинарную веру на этом закончилось.
Уволили мы афганца за эти сопли.
Сами стали готовить.
Однако были у нас и другие заботы.
Город Айбак – место неспокойное. Три года, сотни дней и ночей на войне, в чужой враждебной стране, под пулями.
Днём мирная жизнь. Всё тихо, спокойно, замечательно. Солнце светит. А где-то с полвосьмого, только начинает смеркаться, первые, отдельные: «Бук! Бук!». Стемнело. И – сплошная канонада. Трассирующие пули. Всю ночь. Не прицельно, просто так. Я удивлялся: кто в кого? На хрена это нужно? С рассветом – стихает, стихает. Всё. Стихло.
Хотя стреляли не всюду.
В Кабуле, при посольстве, под охраной было покойно. Доходило до курьёзов. Один офицер из центрального аппарата в рапорте так и написал: «Прошу разрешить мне остаться в Афганистане ещё на один срок, потому как у меня в Подмосковье сгорела дача, а другого способа заработать на её восстановление я не вижу».
* * *
Фархад
Политическая обстановка в Афганистане была крайне сложной.
Шла затяжная гражданская война…
Бандитствующих группировок насчитывалось более ста. Из них две ну совсем одиозные: одна воевала за Исламскую партию Афганистана, где главарём Гульбуддин Хекматиар, другая – за Исламское общество Афганистана, где – Бурхануддин Раббани. Все они против народной власти, а эти две ещё против всех. Мы были не особо щепетильными и пытались сотрудничать с каждой.
Прибежит человек от Раббани:
– О!!! банда Гульбуддина пришла! Выручайте! Надо их вашими силами погрохать.
Мы собираемся. Мчимся. Грохаем.
В следующий раз наоборот: уже посланник от Хекматиара. Нас опять долго упрашивать не нужно. Опять едем, помогаем бандитам уничтожать друг друга. (Стараемся перехитрить всех.)
Загадка: почему при такой тонкой дипломатии мы постепенно остались без друзей, а количество «бородатых» прибывало, прибывало?..
Война велась кяризная, тайная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13