А тебе?— Хм… Меня не интересует ни то, ни другое.— А что тогда? — Рамирес прищурился. — Герда?— Конечно, Герда! Я давно хочу тебе сказать, брат… Я хочу иметь семью.— Мы не можем иметь семью, — покачал головой Рамирес.— Почему?— Семья останавливает мысль. Ты тогда не сможешь быть воином, — твердо сказал испанец.— Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна.— Она все равно будет несчастна.— Она будет счастлива, когда у нас появятся дети…Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал:— У бессмертных не может быть детей.— Но что я… — Конан вдруг почувствовал, что земля под его ногами закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: — Что же я смогу сказать ей?Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку.Герда подошла к ним и, опустив на землю мешок, в котором что-то трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее на руки и принялся быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги.— Они будут жить у нас, — она указала на копошащийся мешок. — Подождите меня где-нибудь неподалеку, пожалуйста. Я пойду купить себе новое платье, ведь сегодня праздник.Герда двинулась к воткнутым в землю рогатинам, на которых висели разнообразные тряпки. Навстречу ей из-за большой телеги с криком и улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду со всех сторон, они стали кружить вокруг нее, вскидывая вверх деревянные мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку сдаваясь в плен на милость победителя.Щуплый долговязый парнишка, по-видимому, бывший в этой армии вожаком, в лучших рыцарских традициях склонился в почтительном поклоне и, положив на землю свое грозное оружие, приподнялся на носочки и попытался поцеловать Герду в губы. Она отшатнулась, и с хохотом схватив сорванца под мышки, перенесла его к повозке, словно взяла в плен, и отпустила ему легкий подзатыльник.Мальчишка почесал патлатую голову, напялил на нее упавший шлем и повел свою армию дальше в поход, голося и присвистывая.— Ух, сорванцы, — прокричала Герда им вслед и, счастливо улыбаясь, пошла своей дорогой.— Она прекрасна, — восхитился Конан и двинулся вслед за ней.— Ты должен оставить ее, брат, — тяжело вздохнув, пробормотал Рамирес.Конан, ничего не ответив, зашагал в сторону дерущихся на импровизированном помосте полуобнаженных борцов. С минуту он наблюдал за зрелищем, после чего, опустив голову, с печальным лицом уселся на толстое бревно.— Мак-Лауд, — Рамирес возник перед ним из пустоты как привидение, — я родился 2447 лет назад. За это долгое время у меня, кроме всех прочих приключений, было три жены.— Это твои личные трудности, — огрызнулся Конан.Не обращая внимания на грубость, Рамирес продолжил:— Последняя была японкой. Ее отец, Окадзаки Масумунэ, был великим мастером. Он делал мечи. И его мечи единогласно признаны лучшими всеми знатоками. Это был гений. Он сделал для меня этот меч. Единственный во всем мире.Рамирес извлек катану из ножен и протянул ее Конану. Взяв в руки оружие, Конан почувствовал, что оно намного легче тяжелой и длинной клейморы. Серебристо-голубая сталь играла на солнце, а вдоль лезвия отсвечивала радужная полоса.В полированной стали отражалось солнце, бросая слепящие зайчики на лицо Мак-Лауда; из этого сверкающего пятна на лезвии на Конана смотрели черные глаза странной формы и словно нарисованные. Тончайшие линии бровей подчеркивали их выразительность. Они прищурились в ласковой улыбке, и в капельках зрачков заиграл яркий свет. Конан задрожал. Он вдруг почувствовал, что держит в своей руке чью-то нежную теплую руку с бьющимся на запястье пульсом.Клинок задрожал. Видение исчезло.— Дочь старого мастера была так же единственна, как и этот меч, — продолжал Рамирес, и голос его был тих и печален. — Прошу тебя, Мак-Лауд, отпусти ее.— Это слишком дорогой подарок, — ответил Конан, возвращая катану. — Подождем, брат. Ты сам научил меня не торопиться.Не говоря больше ни слова, он поднялся и пошел туда, где к большому шатру подъезжали все новые и новые посетители ярмарки.Рамирес остановил коня у подножия небольшого холма чуть южнее гряды, за которой отдыхала деревушка Глен-Финен.— Зачем мы приехали сюда? — спросил Конан, тоже остановившись рядом.— Неужели ты забыл? — испанец спрыгнул с коня. — Ты что, действительно не помнишь это место?— Ну, почему? Это то самое место, где… — Конан замялся, не зная, как сказать.— Да. Черный рыцарь. Именно поэтому я и нашел тебя. Нас очень мало, и мы должны помогать друг другу.— Я помню тот день, — Конан кивнул.Громовой голос Черного воина вновь прозвучал у него в ушах, и он поежился, как от холода.— Было очень больно. Кто это был — в таких странных доспехах?Рамирес бросил на траву сумку для дичи, уселся на нее, подобрав под себя ноги, и сказал:— Это Крагеры. Очень древний народ.— Откуда они? Я раньше о них ничего не слышал.— Это не удивительно, Мак-Лауд. Их не так много, но физически они значительно выносливее обычных людей. Кроме того, они дики и беспощадны. Они бросают своих детей в ямы с дикими собаками, и те дерутся с ними насмерть. Это гроза всех смертных. Хуже чумы.— И всем им дано бессмертие?— Нет, только некоторым.— Таким, как Черный рыцарь?— Да. И если он победит в схватке с нами, то обычные люди будут вечно страдать. Потому что мир будет погружен в хаос бессмысленной борьбы за существование. В борьбу ради борьбы.— И что тогда?— То, что я сказал. В такой борьбе люди не только гибнут. Они ожесточаются и перестают быть людьми.— Я понимаю. Но как же тогда сражаться с такими?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58