Задымились и разрубленные тела.
– А ведь убил. Погубил Харю и Ларю. Гад. Падаль. Плачь, плачь, причитай по себе, громче да скорее, смерть твоя пришла.
– Разве это убил? Так, пошевелил кучу и положил чужого шара. А на дурака дуплет вышел… Ну-ка, дай-ка мне еще парочку: видишь – у одного срез не гладкий. Надобно исправиться. Да не жалей, мора, новых из говна налепишь!
Цыган пробормотал что-то резкое и вдруг взвыл, что есть мочи:
– Рабар! Встршмтвор!!! – воздух возле рук его заколыхался, колыхание усилилось, расплылось вокруг; все предметы и персонажи этой сцены потеряли четкость очертаний, хотя и продолжали оставаться видимыми сквозь прозрачную зыбь. Наконец эта зыбь достигла Филарета, он двинул мечом – но тот отскочил с бессильным звоном, выпустив из колыхания целую струю ярко-синих искр. Цыган захохотал и засвистел пронзительно. Оставшиеся косматники (как их про себя назвал Филарет), еще более уродливые и нелепые в колышущемся пространстве, взяли его в кольцо, им эта зыбь ничуточки не вредила и не мешала. Филарет, не шутя уже, взревел и ударил мечом с двух рук, раз, и второй, и третий. И прозрачная зыбь поддалась, лопнула, а Филарет, осиянный сплошным сполохом синих искрящихся звезд, тяжело и медленно, но зашагал к цыгану, пробивая себе путь сквозь слуг его… Удар – ноги в одну сторону, а туловище с орущей головой в другую! Еще удар – наискось! А это откуда?? Одна из черных тварей умудрилась обмануть внимание Филарета и вцепилась ему в ногу. Однако, еще спускаясь по лестнице вниз, Филарет предвидел возможные осложнения на местности и укрепил свою одежду: нога осталась невредимой, но джинсы оказались почти прокушенными – челюсти у твари что надо! Взмах! – и туловище дымится на песке, а голова повисла на штанах, пену меж клыков пускает, глазами яростно лупает…
Удар! Удар! И еще два! Битва больше напоминала бойню, нежели благородное сражение: Фил даже и заморачиваться не стал финтами и колющими выпадами, рубил по-казацки, с оттягом, и в две минуты от всего цыганьего войска остались невредимы только сам цыган и его медвежонок.
– Э, да ты не прост, малый! Что же раньше не сказал? – Цыган выпустил цепь из рук, медвежонок сиганул в одну сторону, цыган едва успел прыгнуть в другую: узкий меч пропорол пространство у самого его затылка, но, не встретив ожидаемого препятствия, продолжил погибельный путь и срубил молодое деревце толщиною в руку.
– Остынь, брат! Остановись. Чего нам делить? Нечего нам делить! – Цыган спешно крутил руками, творил заклинания, но Филарет приостановился сам.
– Чего тебе не сиделось в твоей Месопотамии, а? Кто тебя сюда пригнал?
– Да никто. Год уже здесь. А чего – тута место ведь не куплено?
– Точно год?
– Да и поболе на месяц. Как узнал, откуда я?
– По ухваткам допотопным. В приличном обществе такими бормоталками уже двести лет гнушаются. Ну что ты скачешь, как хорек, подойди сюда лучше, я научу твои хромосомы делиться чуть иначе.
– Все, все, успокойся. Как звать, шбношор, величать? – Филарет оглянулся на Свету – та с ушами и выше была в косметических проблемах, молодец девчонка.
– Засохни, тварь. Думаешь, я твоих заклинаний не понял, что ты тогда творил и сейчас в вопросы подбавляешь? Нет, неисправимый глупец ты, я вижу…
– Что – тоже древний, да? Ну прости, да? Просто проверил тебя: хороший, думаю, или нет? Или плохой? Нет, ты очень хороший, ты вон какой молодец! Не сопляк, не сосунок…
– Постарше тебя буду, это точно. Да и посильнее, об уме уж и молчу. А это что за чудовище? Пусть присохнет на месте и даже не облизывается. Ну-ка, назад, ты, урод!
Медвежонок бочком-бочком – постепенно зашел в тыл Филарету, лег на траву, лапу лизал, бок чесал, ерзал, перекатывался – безобидный такой звереныш, но уже почему-то без намордника, а сам совсем рядом урчит – рукой подать до плоти… Или лапою…
– Повешу на твоей же цепи, Мишук. Назад, хитруля, и больше не предупреждаю. – Цыган угодливо хохотнул и опять свистнул:
– Геша, иди сюда, шалунок! Совсем от рук отбился. Его Гешой кличут, а не Мишуком, мне он вместо сыночка. Слушай, как я придумал: спрыснем мировую от пуза, а плачу я! А? Да? Здорово, да? И бабу твою угощаю. Ну, что, поладили?
– И деньги ее вернешь, что в метро из сумочки стащили?
– Какие еще де… Верну. Ой, все верну, своих добавлю. Для друга – разве жалко? А? Ты да я – подружимся – водой не разольешь!
Филарет грозно ухмыльнулся: все эти тараканьи хитрости были ему не внове, и цыган совсем напрасно надееется запудрить ему мозги лестью, угодничаньем и намеками на кастовую солидарность. И надо будет не откладывая преподать им заслуженный, он же последний, урок. Или, все-таки, попытаться договориться миром и получить с них, с цыгана, хоть какой-нибудь толк?… Народ уж очень ненадежный. И сил в цыгане много, больше чем в простом вурдалаке каком-нибудь – устанешь все время его пасти да контролировать. Или все-таки лучше убить?
– Ты куда? Света! – Вот всегда так: все, казалось бы, рассчитано, учтено, по полочкам разложено, – так нет же! – откуда ни возьмись – непременно свалится неожиданность!
Света решила посмотреть на себя под другим углом освещения, мгновенно забыла – а вернее и не вспомнила – все предупреждения, тут же встала, тотчас отбежала на три шага влево, на три, или сколько там ей понадобилось, чтобы выйти за пределы защитного круга… И оказалась между Филаретом и медвежонком, который в это время вперевалочку, мохнатым колобочком, по безопасной от Филарета дуге возвращался к своему хозяину, цыгану.
Бурым гейзером взвился медвежонок, да только задние лапы его остались стоять на земле, и выросли вдруг лапы, в размер и толщину, чтобы удерживать на дыбках громадную тушу, которая вылупилась в мгновение ока из тщедушного медвежонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116