А люди думают, что да. Зря.
И не то чтобы я есть хотел, что за стол уселся, бифштексы уминать, но прикольно мне бывает очутиться посреди чужого быта, заглянуть в чужую жизнь. Одно время я увлекался бытовым вуайеризмом: подсматриванием за чужой приватной жизнью, но потом это мне прискучило… Вернее – набило оскомину, перестало забавлять. В любом ведь мире, в любой стране, в любой социальной прослойке все очень похоже: домашние свары, примирения, микромуравейник на микропространстве, сон, пьянки, адюльтер, жадность, болезни, интриги, драки, хлопанье дверью, до крови нерешаемые проблемы гигиены мест «общего пользования»…
Гораздо веселее мне здесь и сейчас, в подлинном быту, каков он есть не для чужих глаз и ушей, но без человечков; представлять, догадываться, фантазировать – но не видеть. Правила этого мира, Пустого Питера, предполагают, что радость от обладания им содержится не только в самом праве и факте обладания, но также и в соблюдении установленных в нем принципов и обычаев, а иначе – разве отличался бы он от груды бесформенного мусора в пыльном уголку пространства?
Парень я абсолютно беспринципный, и поправить, одернуть, наставить меня на путь истинный – некому. Поэтому я дважды делал для себя исключения: однажды на велосипеде в Пустой Питер махнул, а второй раз на мотоцикле. Особенно на «Харлее» прельстительно рассекать по безлюдному городу! Мотор ревет от ужаса перед дураком-водителем, колеса и стальные каблуки аж дымятся и искрят на поворотах! Зрителей нет, вот беда, никто не плюется и кулаками вслед не машет… Но не только это, и другое неудобно оказалось: свое кровное хоть к ноге привязывай, а отвернулся – уж не твое больше, и концов не найдешь: как на Сухаревке когда-то… Но чтобы нарушать местные порядки дальше, последовательно, вводя для удобства и комфорта все новые и новые усовершенствования и уточнения – нет, нет и нет. Уж кто-кто – а я-то знаю, куда вымощена дорога из благих пожеланий.
На город наваливается тусклое небесное пространство, вверх глянешь – светло, а по сторонам – нет былой четкости в вывесках, и фонари не горят. Ночь.
Я представляю себе на несколько секунд, что город вовсе не пуст, просто население его дружно уснуло, оставив улицы безлюдными и тихими. Светофоры работают, а уличные фонари не горят – почему так? Может, я так сгоряча пожелал когда-то, а потом забыл?… Нет, вроде бы, не припомню такого… Светка, невидимый и невесомый вчерашний фантом ее, спит, небось, в своей постели, вдали от мужа и любовника, и того не знает, что завтра утром, которое уже для нас в Полном Питере закончилось, ждут ее великие потрясения и изгнание из служебно-романного эдема.
Да, сумел вообразить, будто бы нет никакого пустого Питера и все здесь просто спят: люди, дома, эскалаторы, домжи и звери. И… страшновато мне становится, просто мороз по коже! И откуда бы морозу взяться, когда я пру на роликах на всех скоростях, тружусь как лось и весь в поту?… И «угрозить» мне по-настоящему никто не может, во всех мирах… почти. И бывал я здесь ночью множество раз – а избавиться от этого обычного человеческого наваждения не в силах. В силах, конечно, однако – не хочу. Что это – подсознательный мазохизм, замешанный на потребности в страшных сказках? Или часть концептуального «самоочеловечивания», дабы с природой не слиться, однажды соблазнившись жаждой познания? Одно знаю точно: когда выскакиваю на открытое пространство, без домов и деревьев: на площади, на мосту, по набережным, где горизонт чуточку раздвигается – страх отступает. Либо вспомнить, что это не Полный Питер, не обычный, а пустой во всех смыслах. Странно, да? Все время стремлюсь жить в гущице народной и вдруг боюсь наличия людей, а не отсутствия оных. О, я уже на переезде – и не там где собирался, задумался – и проскочил аж к Старой Деревне. И то хлеб, маршрут не стал от этого дальше или хуже. Джинны, небось, заждались меня: переругиваются, кому первому мои поручения достанутся, кто чьи границы нарушил в пределах квартиры. Шучу, конечно, спят они или вообще отсутствуют, как таковые, пока я порог не переступлю. Да, а что? – Именно отсутствуют… кроме как в моем сознании… Ведь если я, предположим, исчезну навсегда, сгину или… То и они тогда… Нет, этак я скачусь в простейший солипсизм. Может быть, на время моего отсутствия пусть они не утрачивают материальное воплощение, так и ждут в нем? Все память от меня останется, если что с моим бессмертием произойдет.
Надо подумать. Ключ один – код на двери… Ключ два – замок на лестничной клетке. Ключ – три поворота! Я дома, наконец.
Ой, хорошо!
– Баролон! Прими и разгрузи. Это я сам расшнурую.
– Баромой! Ванну. Джакузи сделай.
– Боливар! Новости пошукай. Если есть – происшествия в Питере, желательно странные. Даже если про барабашек и НЛО – все равно суй в отдельное файло. Иму Сумак нашел? Понятно… Ищи все равно.
– Бергамот! Какао хочу. Что? Передашь Баромою в ванную, через Баролона. – Вот бюрократы, а? Дармоеды! День деньской сидят тут в небытии, не делают ни хрена! Что, если джинн – так и бездельничать можно? Всех по лампам законопачу! Кстати…
– Бруталин! Але, некогда мне лампу тереть! Ты где?
– Да, сагиб?
– Поищи по всем книгам, у себя и на кухне – с Бергамотом я договорюсь – по всем газетам поищи, насчет… ну, аэродинамики. Как там турбулентные завихрения образуются и тэ дэ и тэ пэ. Понял?
– Да, сагиб. Поискать в бумажных и к ним приравненным носителях все, что касается закономерностей, управляющих воздушными и иными потоками.
– Во-во. Боливар – учись, сукин сын, понимать. Да, и самостоятельно формулировать постановочные задачи согласно моим желаниям, даже если они и высказаны бездарно и косноязычно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116