ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Он тоже не был новичком в тюрьме и знал, как быстро происходят иной раз камерные перевороты. Уверенный тон, жестокость молчаливого и незаметного до сих пор новичка, сноровка в расправе да и сама эта молчаливая отстраненность безошибочно указывали на некую исключительность его самоощущения здесь. Слово «мафия» не в ходу на Сицилии и никогда не употребляется в сицилийских тюрьмах, но это не значит, что никто не знает о сообществе так называемых «людей чести». Гек подсознательно прибегнул к такой манере разговора, подметив, что спокойствие и замаскированная угроза – в стиле невидимой, но реальной стороны сицилийской жизни. Кроме того, он постоянно общался в последние месяцы с представителями подпольного бизнеса на Сицилии, кое-что усвоил и перенял. К моменту посадки он даже успел почти полностью избавиться от акцента, а остатки его воспринимались просто как личные особенности речи. Это, между прочим, больше всего изумило и восхитило Бутеру:
– То в тебе кровь заговорила, мой мальчик, та самая родина!
Гек знал свои способности к языкам, но тоже был доволен.
Фра Доминико погрузили на носилки и унесли. Потом начался поголовный шмон. В тайнике возле очка нашли два кастета и металлический прут, давнее захоронение, о котором, по-видимому, не подозревал даже Доминико с дружками. Личный обыск и осмотр не дали ничего – Гек предусмотрительно действовал почти исключительно ногами. Свидетелей не оказалось: каждый в момент падения чем-то был занят, все слышали звук падения и обернулись только после этого. Ясно было, что правды в свидетельствах не было ни на грош, но изменить свои показания и помочь следствию докопаться до истины никто не пожелал. Такой оборот дела вполне устраивал Гека; он наравне со всеми подвергся не слишком усердному допросу и тоже ничего не показал. К тому же спустя некоторое время допросы, как по мановению волшебной палочки, прекратились, и вновь покой воцарился в камере. Фра Доминико, он же Альфонсо Пуццоло, тридцати четырех лет, трижды судимый, умер на исходе вторых суток после побоев, так и не придя в сознание. Вскрытие показало, что у него была сильно повреждена селезёнка, кусок сломанного ребра проткнул лёгкое, язык почти полностью перекушен.
Неловкое падение на каменный пол устраивало всех, не только Гека; никому не было дела до того, по какой причине Доминико расстался с жизнью, – ни на воле, ни в тюрьме. Поэтому, как только он скончался и перестала существовать потенциальная возможность узнать о происшедшем от него самого, расследование поспешили свернуть, а дело сдать в архив.
Гек не знал, что ему делать с бременем власти, которое обрушилось на него после свержения прежнего идола: молча и единодушно его признали главным все, включая осиротевших прихвостней весёлого Доминико. Но Голубь и Сверчок так и не обрели нового хозяина. Гек для острастки дал по морде каждому из них, посоветовал вести себя тихо и не крысятничать, пользоваться же их услугами не пожелал. Более того, он выбрал низкорослого угрюмого крестьянина, сидевшего за убийство из ревности, и назначил старостой камеры, с тем чтобы по всем вопросам обращались только к нему. Такое решение никто не оспорил, но жизнь в камере продолжалась с оглядкой на него: все лучшее из посылок неукоснительно предлагалось Геку. Он принимал дары, но не всегда и понемногу, иногда сам угощал кого-нибудь из обездоленных. Гек понимал, что местные порядки отличаются от бабилонских и невозможно одни заменить на другие, да и не нужно. А чтобы активно управлять, необходимо знать здешние обычаи и следовать им, иначе весьма легко попасть в непонятное. Поэтому Гек внимательно изучал новую среду обитания, подмечал и усваивал местные правила, но старался свести к минимуму собственные инициативы.
От старого капитана и его адвоката никаких вестей так и не поступало. И жизнь шла своим чередом, тасуя дни и недели, готовя живущим в тюрьме и за её пределами новые испытания.
Как-то Гек вспомнил, что он снова католик. Пришлось молиться и даже в одно из воскресений сходить в тюремную церковь на исповедь. Но делал он это скупо и не напоказ, только чтобы держаться в границах религиозных приличий. Гек понимал, что и в камере имеются чьи-нибудь глаза и уши. Несмотря на официальное неведение о его вкладе в пополнение тюремного погоста, информация о расправе просочилась за пределы камеры. Во время прогулок он ощущал на себе взгляды других обитателей тюрьмы, исполненные насторожённости и щупающего любопытства. Но прямо к нему никто не подходил и знакомиться не желал.
Гек проявлял холодное спокойствие и полное безразличие к окружающему, но, конечно же, страдал от одиночества и чувства гнетущей тревоги. Он жадно вслушивался во все обрывки разговоров, внимательно присматривался к тому, кто и как себя ведёт и что из себя представляет. Больше всех его заинтересовал седой и солидный пузан – дон Паоло, как его величали все, включая надзирателей.
Это был чрезвычайно уравновешенный и доброжелательный господин: активные игры на свежем воздухе ему, как видно, претили, так что он устраивался где-нибудь на солнышке и играл в шашки с многочисленными партнёрами, всегда готовыми почтительно поддержать компанию. При нем постоянно клубилось нечто вроде свиты, состоявшей наполовину как бы из придворных и просителей, а наполовину из молчаливых парней крепкого сложения. Дон Паоло охотно шутил, улыбался, интересовался здоровьем собеседника, порой сетовал на своё, словом – он знал всех, и все знали его. Он мог часами слушать подробности семейного быта любого из своих приближённых, а то просто сидел, подставив бритый подбородок лучам неяркого зимнего солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296
– То в тебе кровь заговорила, мой мальчик, та самая родина!
Гек знал свои способности к языкам, но тоже был доволен.
Фра Доминико погрузили на носилки и унесли. Потом начался поголовный шмон. В тайнике возле очка нашли два кастета и металлический прут, давнее захоронение, о котором, по-видимому, не подозревал даже Доминико с дружками. Личный обыск и осмотр не дали ничего – Гек предусмотрительно действовал почти исключительно ногами. Свидетелей не оказалось: каждый в момент падения чем-то был занят, все слышали звук падения и обернулись только после этого. Ясно было, что правды в свидетельствах не было ни на грош, но изменить свои показания и помочь следствию докопаться до истины никто не пожелал. Такой оборот дела вполне устраивал Гека; он наравне со всеми подвергся не слишком усердному допросу и тоже ничего не показал. К тому же спустя некоторое время допросы, как по мановению волшебной палочки, прекратились, и вновь покой воцарился в камере. Фра Доминико, он же Альфонсо Пуццоло, тридцати четырех лет, трижды судимый, умер на исходе вторых суток после побоев, так и не придя в сознание. Вскрытие показало, что у него была сильно повреждена селезёнка, кусок сломанного ребра проткнул лёгкое, язык почти полностью перекушен.
Неловкое падение на каменный пол устраивало всех, не только Гека; никому не было дела до того, по какой причине Доминико расстался с жизнью, – ни на воле, ни в тюрьме. Поэтому, как только он скончался и перестала существовать потенциальная возможность узнать о происшедшем от него самого, расследование поспешили свернуть, а дело сдать в архив.
Гек не знал, что ему делать с бременем власти, которое обрушилось на него после свержения прежнего идола: молча и единодушно его признали главным все, включая осиротевших прихвостней весёлого Доминико. Но Голубь и Сверчок так и не обрели нового хозяина. Гек для острастки дал по морде каждому из них, посоветовал вести себя тихо и не крысятничать, пользоваться же их услугами не пожелал. Более того, он выбрал низкорослого угрюмого крестьянина, сидевшего за убийство из ревности, и назначил старостой камеры, с тем чтобы по всем вопросам обращались только к нему. Такое решение никто не оспорил, но жизнь в камере продолжалась с оглядкой на него: все лучшее из посылок неукоснительно предлагалось Геку. Он принимал дары, но не всегда и понемногу, иногда сам угощал кого-нибудь из обездоленных. Гек понимал, что местные порядки отличаются от бабилонских и невозможно одни заменить на другие, да и не нужно. А чтобы активно управлять, необходимо знать здешние обычаи и следовать им, иначе весьма легко попасть в непонятное. Поэтому Гек внимательно изучал новую среду обитания, подмечал и усваивал местные правила, но старался свести к минимуму собственные инициативы.
От старого капитана и его адвоката никаких вестей так и не поступало. И жизнь шла своим чередом, тасуя дни и недели, готовя живущим в тюрьме и за её пределами новые испытания.
Как-то Гек вспомнил, что он снова католик. Пришлось молиться и даже в одно из воскресений сходить в тюремную церковь на исповедь. Но делал он это скупо и не напоказ, только чтобы держаться в границах религиозных приличий. Гек понимал, что и в камере имеются чьи-нибудь глаза и уши. Несмотря на официальное неведение о его вкладе в пополнение тюремного погоста, информация о расправе просочилась за пределы камеры. Во время прогулок он ощущал на себе взгляды других обитателей тюрьмы, исполненные насторожённости и щупающего любопытства. Но прямо к нему никто не подходил и знакомиться не желал.
Гек проявлял холодное спокойствие и полное безразличие к окружающему, но, конечно же, страдал от одиночества и чувства гнетущей тревоги. Он жадно вслушивался во все обрывки разговоров, внимательно присматривался к тому, кто и как себя ведёт и что из себя представляет. Больше всех его заинтересовал седой и солидный пузан – дон Паоло, как его величали все, включая надзирателей.
Это был чрезвычайно уравновешенный и доброжелательный господин: активные игры на свежем воздухе ему, как видно, претили, так что он устраивался где-нибудь на солнышке и играл в шашки с многочисленными партнёрами, всегда готовыми почтительно поддержать компанию. При нем постоянно клубилось нечто вроде свиты, состоявшей наполовину как бы из придворных и просителей, а наполовину из молчаливых парней крепкого сложения. Дон Паоло охотно шутил, улыбался, интересовался здоровьем собеседника, порой сетовал на своё, словом – он знал всех, и все знали его. Он мог часами слушать подробности семейного быта любого из своих приближённых, а то просто сидел, подставив бритый подбородок лучам неяркого зимнего солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296