Теперь я у себя дома, присматриваю за дядей Борисом.
– Приходите на концерт завтра вечером, вместе.
– Дядя Борис по ночам из дому не выходит. Ему вредно, воздух сырой и холодный. А кто же за трактиром без тебя присматривает?
– А тебе-то что за дело? Одна девчонка по имени Меган и женщина, которую зовут Гвен. Она раньше работала в «Ангеле» в Абергавенни, а потом ушла – хозяин к ней приставал. Там все в порядке.
– Да, все это в прошлом. Но отец твой хороший был человек.
– А я разве думал когда-нибудь иначе? Кстати, когда мне будет оказана высокая честь познакомиться с коим русским отчимом?
Мать вскинула брови.
– Я рассказал ему про Григория, – просипел старик
– Он не умеет так вкусно готовить, как твой отец, но народ все равно к нему ходит. А я за дядей Борей присматриваю.
– Недолго тебе со мной маяться осталось, ангел ты мой. Непременно сходи завтра на концерт. Они ведь из самой Англии приехали. И Григория возьми с собой.
Редж посмотрел на часы. Полчетвертого.
– Рад, что ты в добром здравии, мама, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Мне еще по делам надо. Я ведь здесь не как турист.
– Спасибо за чай, – сказала мать.
Встреча с Юрием Петровичем Шульгиным была назначена на Невском проспекте у третьего с северного конца фонаря. «Электрические яблочки, – думал, глядя на фонари, Редж, – работы Павла Николаевича Яблочкова». Юрий Петрович давно и нетерпеливо бродил взад-вперед в ожидании Реджа. На нем был изрядно поношенный, хотя и добротный костюм, пошитый в Лондоне. Родственника он узнал не сразу, но Редж, у которого в кармане лежала фотография Шульгина, окликнул его сам и весело помахал ему рукой. Щеки Юрия Петровича заметно округлились и порозовели, как будто начиная с 1945 года он работал в агропроме, а не в Министерстве культуры. Шляпу, явно отечественного производства, он нахлобучил, как русские актеры, изображающие шпионов, по самые уши. Голубые, такие же, как у Людмилы, глаза беспокойно забегали. Обменявшись с Реджем крепким рукопожатием, он сказал:
– Здесь много народу, но это не страшно. Давайте прогуляемся.
Действительно, по случаю теплого весеннего денька на улицы высыпал чуть ли не весь город мужчины в мешковатых костюмах и несвежих рубашках с расстегнутым воротом и девушки в невзрачных платьицах, но с модными кудряшками.
– Услуга за услугу, – сказал Редж. – Скажите честно, вам знаком хотя бы один из наших дипломатов, перебежавших к вам?
– Мое ведомство этим не занимается.
– Когда Беатрикс мне все рассказала, я удивился вашему упорству. Мне показалось, что вам грозит опасность.
– Говорите потише. Она объяснила вам ситуацию?
– Да, о покровительстве мадам Шверник мне известно. Простите, если мой тон кажется вам ироничным.
Юрий Петрович остановился и посмотрел Реджу прямо в глаза:
– Боюсь, я не совсем вас понимаю.
– Это, конечно, не мое дело, и мне на это совершенно наплевать, но я полагаю, наше Министерство иностранных дел рассчитывает извлечь из вашего побега какую-то выгоду. Ну, скажем, дезинформация или нечто подобное.
– Я не имею никакого отношения к разведке, если вы на это намекаете.
– Ладно, не важно. У меня в кармане британский паспорт на имя Б.РЛоуренса. Вообще-то так зовут героя поэмы Браунинга «Монолог в испанском монастыре». Не обращайте внимания, просто мы с сестрой любим пошутить. Фотография в паспорте ваша, времен войны, с печатью Министерства иностранных дел. Да вы почти и не изменились.
– А вот вы похудели.
– Тому виной проклятая сталинская тирания. Я есть не могу, с тех пор как увидел, что творилось в Одессе.
– Да, ужасное время, и конца ему не видно. Хотя Сталин стареет, как и все. Когда-нибудь и его кондрашка хватит. Дай ему волю, он весь мир потянет за собой в могилу.
– Для этого ему потребуется все воинство небесное, а туда ему путь заказан.
– Вы можете отдать мне паспорт прямо сейчас?
– Не боитесь? Ведь за нами наверняка следят. Вон, гляньте-ка на того типа с бегающими глазками в замызганном плаще.
– Наверно, вы правы. Я слишком наивен в делах такого рода.
– Но вы выбрали момент как нельзя удачно. Пароход «Салтыков» целиком зафрахтован для оркестра и хористов. Один из хористов, позабыв, что в Москве не левостороннее движение, угодил под правительственный «ЗИС». Прошу прощения за цинизм. Даже если при посадке пассажиров начнут считать по головам, все сойдется. Уверен, что вы прибудете в Тилбери без всяких осложнений.
– Я намерен сойти в Хельсинки и попросить политического убежища в британском посольстве. Не забывайте, «Салтыков» – советский корабль.
– Говорите тише, – на сей раз напомнил Редж.
– Да никто нас не слышит.
– А теперь вот что, – сказал Редж. – Я прошу вас оказать мне взаимную услугу. Мне нужен один предмет из Эрмитажа.
Остановившись как вкопанный, Юрий Петрович широко распахнул голубые глаза, раскрыл рот и секунд десять не отрывал взгляда от Реджа, лицо которого оставалось невозмутимо серьезным. Интеллигентного вида старик горестно покачал головой, приняв их за гомосексуалистов, а проскользнувшая мимо юная парочка захихикала.
– Вы шутите, – вымолвил наконец Шульгин.
– Ничуть. Советское государство демонстрирует всему миру предмет, имеющий огромную историческую ценность. Доблестные советские войска изъяли этот предмет у погибающего Третьего рейха, который, в свою очередь, похитил его у монахов-бенедиктинцев. Дело в том, что этот предмет принадлежит Великобритании.
– Ваше правительство уполномочило вас совершить преступление против Советского Союза?
– Совершить преступление? Это предстоит вам. А я планирую, если можно так выразиться, романтический акт возмездия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126